— Дервиши — это такие, в юбочках? — припомнил что-то Дэн.
— Ага, они самые. Никогда не пробовал?
— Нет, — мотнул головой Дэн.
— Давай, — она потянула его за собой, — повторяй за мной.
Аделия снова запустила музыку. Опять заиграли дудочки, восточные барабаны, мужские голоса протяжно запели вибрато.
— Давай, — опять подбодрила она его, показывая, что делать, и стала кружиться.
Дэн постоял нерешительно, а потом тоже закрыл глаза, развёл руки и осторожно закрутился.
Сначала кружилась голова, потом занемели ноги, а после он почувствовал необычайную лёгкость, словно шёл по облакам. Будто был далеко в горах таинственной Турции.
Они крутились, пока не налетели друг на друга и не упали, обнявшись и хохоча. Затем лежали на досках, смотрели в небо, на покачивающуюся над ними огромную ветку клёна, покрытую порыжевшими листьями, и слушали песнопения на неизвестном им языке. Дэн размышлял — о чём они поют? О свободе? О любви к родной земле? О боге? Он посмотрел на Аду.
— У тебя такое печальное лицо! О чём ты думаешь? — спросил он её.
— О том, что в осени всегда есть нежная грустинка. Лёгкая тоска, вплетённая в ветки деревьев. Печаль, что отражается в остывающих облаках. И на минутку вдруг заскучаешь, затоскуешь о чём-то забытом, полустёртом. По тому, что нельзя ни вернуть, ни изменить.
— По ошибкам? — догадался Дэн.
— По ошибкам, — улыбнулась она.
Приподнявшись над ним, Аделия посмотрела парню в глаза и медленно поцеловала его. Потом откинулась и снова замолчала.
…Они сидели на крыше, пока верхушки дальних деревьев не стали причёсывать холодное солнце перед сном.
— Есть что-то торжественное и печальное в каждом закате, — сказала Аделия, глядя на темнеющее небо. — Он как эпитафия ушедшему дню. Его последний панегирик... Короткий отблеск окрашивает в пунцово-апельсиновый облака, и тут же всё тухнет, накрытое чернильным небом, которое поблёскивает влажными звёздами. Закат, как последний глоток насыщенного чая, одинокая мелодия, позднее СМС. Под этот привычный ритуал природы, усталые и опустошённые, мы обещаем себе, что завтра всё будет по-другому. По-новому. И, засыпая, искренне верим, что так и произойдёт. Но утро всё возвращает на свои места…
Дэн обнял её и улыбнулся:
— Ада, красиво и поэтично безумно, но до ужаса драматично! Ты всегда такая?
— Обычно да. Предупреждаю сразу.
— Мне даже нравится, — кивнул Дэн.
Когда совсем стемнело, и в парке включились фонари, они, наконец, встали.
— Спасибо тебе, Дэн! — улыбнулась Аделия. — У меня в душе есть уголок. Шкатулка. Там я храню драгоценности - волшебные воспоминания. Этот вечер я тоже туда положу.
— Тогда и я заведу такое место, — сказал Дэн. — И это будет первое оставленное там воспоминание.
— Пойдём, завтра важный день, — потянула она его вниз, — завтра распределение по группам и знакомство с преподавателями.
В коридорах прибавилось народу. Везде хлопали двери, входили и выходили люди, раздавался разноголосый смех, разговоры — Школа ожила.
Когда Дэн зашёл в свою комнату, Митч уже завалился на кровать и опять что-то жевал. Он очень обрадовался возвращению соседа.
— Бери, угощайся, — Митч протянул Дэну колбасу, которую откусывал прямо от палки.
— Спасибо, не голодный.
— Видел, сколько народу? — махнул колбасой на дверь Митч.
— Угу, — ответил Дэн.
Он потушил свет и поспешно раздевался, чтобы лечь.
— Завтра такой важный день! — повторил с набитым ртом Митч слова Адели.
— Начало занятий, — потянулся, залезая под одеяло Дэн. — Думаю, будет обычная торжественная часть. Ну, там знакомство с преподавательским составом, вступительные речи…
— Не только, — привстал на кровати Митч, блестя в потёмках глазами. — Во-первых, выступит Профессор.
— Какой профессор? — не понял Дэн.
— Уолтер Стоун. Доктор математических наук. Его тут все так и зовут — Профессор. Местный ник у него такой. Говорят, в юности он что-то там решил, до него нерешаемое. Какую-то премию большую получил. Но потом ушёл с головой в астрологию, написал кучу трудов, разложил её с чисто математической точностью, и теперь можно только мечтать попасть к нему на консультацию. Всем известно — он здесь заправляет, а Вирджиния — его правая рука и смотрит ему в рот. Во-вторых, будет распределение по группам. И имеет значение, кого к себе наберёт Стоун. В-третьих, он выбирает себе ассистента на консультации, и это, пожалуй, самый важный момент, хотя тут нам с тобой ничего не светит — он всегда берёт человека со второго года обучения. Попасть к нему в помощники — невероятное везение. Это даже круче, чем поступить сюда! Помощник учится у великого Стоуна, а ему ещё за это дают деньги! Дружище, ты только вдумайся — бывать у такого человечища на приёмах, помогать ему, разве не круто? — Митч задумчиво откинулся на подушку, заложив одну руку за голову, и снова откусил от колбасы. — И в-четвёртых…