— Но почему? — спросил его Профессор. — Почему тебе было бы нехорошо?
— Ну, наверное, мне было бы неудобно. Женщина явно обиделась и разозлилась из-за вашего поведения. Она ждала и хотела другого.
— Дэн, если бы я пытался угодить всем встречным людям, вёл бы себя иначе. Жертвовал бы собой и каждому давал то, чего он от меня ждёт. Но так как людей, которым я действительно желал бы понравиться, на этом свете не так много, остальным я считаю достаточным напомнить о границах допустимого. Воспитанно. Впрочем, многие считают это хамством. Однако я принимаю правила игры. Их право так считать. Помни, в чём твоя цель: если понравиться — тогда это одни слова и действия. Угодить — другие. Оставаться собой труднее всего. Потому что это значит — защищать свои границы от вторжений. И неважно от каких — ударов чужого настойчивого молотка или прикосновений нежного пёрышка. Твёрдой вежливости вместо забора, отгораживающего тебя от мира, порой достаточно.
Дэн задумался.
— Знаешь, что интересно, — добавил Уолтер, — парадокс в том, что о такте нам обычно напоминают люди бестактные. О воспитании — невоспитанные. А о том, что надо уважать других людей, те, кто сам никого не уважает.
— Но сами-то они так не считают, — сказал Дэн.
— Да. Не считают, — кивнул Стоун.
И они продолжили беседу.
…Вспомнив эту историю, парень согласился с Альбертом:
— Да, мистер Стоун сложный, но искренний.
— И очень добрый, — добавил Альберт, помешивая суп, — только доброта — это не слабость и удобство. Это душевность и сила.
Тут в дом ворвался Уолтер Стоун. Он пронёсся по комнатам, взбежал наверх, освежился, слетел на кухню, глотнул воды и, поманив Дэна в кабинет, сам ринулся туда. Сегодня Профессор был невероятно бодр и энергичен.
— Зови первую, — подготавливая гороскоп клиентки и напевая при этом, махнул он Дэну.
Она зашла, осторожно закрыв двери.
— Минерва, — коротко представилась дама.
Сначала Дэну показалось, что перед ним девушка, но когда посетительница заговорила, то мгновенно состарилась. Её мимика была подвижной, выразительной. И сквозь все эмоции на её лице ярче всех проступала одна — презрение.
Пока Стоун объяснял женщине положение планет в её гороскопе и отвечал на вопросы, Дэн вглядывался в её удивительное лицо. Сколько ей лет? Парень заглянул через плечо Профессора и прочёл дату рождения Минервы.
Она была в том возрасте, когда черты молодости поблекли, но старость едва лишь прикоснулась к коже, неумолимо обозначив будущие перемены в виде первых штрихов, как это делает специальным фломастером пластический хирург перед операцией. Сама Минерва ещё не понимала, что в ней уже видна проступающая старуха. Вредная, надменная, с поджатым ртом. Было заметно, что она, красуясь, привычно складывает губы в аппетитную клубничку для манящего поцелуя, однако не видит мелких морщинок, разбегающихся в это мгновение ото рта, словно сеть паутины, которая хочет поймать жертву, но уже не может. Когда лицо её было неподвижно, на него глядела молодость этой женщины — дерзкая, нахальная, вседозволенная. Но как только эмоции оживали, появлялось привидение будущей старухи.
— Пока я услышала только критику и ни слова о счастье, — перебила Минерва профессора на полуслове. — Когда же у меня в будущем будет хорошо?
— Услышав такие слова, мне хочется ответить вопросом: «А когда вам было хорошо в прошлом?», — жёстко отчеканил Стоун, он не любил, когда его перебивали. — Потому что обычно подобный вопрос задают те, у кого всегда всё плохо. Поэтому их будущее тоже предсказуемо. Они не разрешают себе радоваться. У них на радость внутренний запрет. Сегодня? Нет-нет, ещё рано, не хватает чуток радостных событий для счастья. Оно, это самое счастье, идеальное, без единого микроба, где-то впереди. Несомненно. А сейчас просто жизнь. Несовершенная, и от этого нерадостная. Сейчас ещё рано. Если у меня сегодня всё нормально, то стоит копнуть, и в окружении найдутся проблемы, слава Богу. Они-то неиссякаемы! Жизнь — борьба и мука. Но зато потом будет награда — то самое неведомое Счастье. Его отсыпят полные ладошки!
— Так а где оно, это мифическое счастье в жизни? Я всё жду, жду, — вздохнула Минерва и опять вытянула губки.
— А жизнь — сама по себе счастье. Но понимают это порой только в конце пути. Мне кажется, если бы люди могли записать последнюю мысль жизни, то чаще всего она была бы короткой: «И это всё?!»
— Послушайте, доктор Стоун, мне уже, э-э-э-э… много лет. Так там не видно в гороскопе, когда я наконец выйду замуж? Я хочу исключительно долгий брак с богатым мужчиной.