— Мне сейчас так тяжело, — качнул головой Дэн, — и стыдно в этом признаваться. Но меня словно исполосовали изнутри.
— Я понимаю — ты испытываешь страдания. И должен сделать всё, чтобы побыстрее избавиться от них. Это как сотрясение мозга — больно, тяжело, но в первую очередь нужно отойти от качелей, которые бьют тебя по голове. Страдания — это болезненные знаки на пути жизни, когда ты с него сбиваешься. Сойдёшь с дороги, и вот они колючки — страдания. Страшно наблюдать только то, что некоторые пытаются не бежать в ином направлении, а приспособиться, обмануть себя. Другие даже придумали, что страдания очищают. Ничего они не очищают, а обескровливают. Страдания — это всегда сигнал, ограждение под током — ты идёшь не туда и делаешь неправильно. Чем дольше терпишь, тем меньше сил. Тебе нужно время. Только время. И ты вылечишься.
Стоун помолчал, в размышлениях походил по кухне, налил себе чаю и продолжил:
— Если человека обварили, он отдёргивает руку и лечится. Но порой сталкиваешься с тем, что человек не пытается ничего изменить, когда больно его душе. Знаешь, мы, люди, — удивительные создания. Если больно телу, то мы автоматически меняем его положение, чтобы стало легче. Но если болит душа, если тоска и тревога разливаются синяками по мыслям, ноют, то порой мы пальцем не пошевелим. Так и будем депрессировать. А ведь это тоже сигнал. Что ты что-то делаешь не так. Против своей воли и желания.
— Просто люди не знают, как это лечится.
— Надо прислушаться к своему сердцу. Оно подскажет.
— Я хочу быть с Аделью, — упрямо кивнул Дэн.
— А с тобой хочет быть Мариша или Фатима? Что с этим делать? — Стоун подсел к Дэну и объяснил: — Дэн, так бывает. Кто-то нас не любит. Кого-то — мы. Или расстались. Или разочаровались. Это больно, не скрою. Однако надо двигаться дальше. Скинуть с себя всё то, что доставляет боль и дискомфорт: людей, отношения, работу. И найти то, что приносит радость.
— Но иногда приходится идти на компромисс. Ведь не всё и не всегда будет так, как хочешь ты, — возразил Дэн.
— Компромисс — для меня нездоровое слово. Только любовь. Никаких компромиссов в жизни. Если тебе не нравится есть кокос, ты никогда не полюбишь делать это. Даже если будешь есть только половину. Ради компромисса. Это всё самообман. Но если ты кого-то любишь, съешь и целый. Просто на автомате, не задумываясь. Потому что любишь. Крепко и сильно. И не заметишь, как съел. Однако для этого надо сильно любить. И такое бывает редко. А компромисс — это жертва. И за жертву в итоге всегда потребуют двойную плату. И сам ты, принося жертву, потом не сможешь простить человека. А будешь тыкать ему этой своей жертвой, как ценностью, которая для него ничего не значит.
— Если тебя любят, то и не заставят есть кокос, — сказал Дэн.
— Вот тут ты прав. Согласен, — кивнул Стоун, потом, помолчав, добавил: — А вообще, самую дорогую плату мы всегда несём за свои заблуждения. Это как протечка в днище, она может быть незаметной, но постепенно неумолимо ведёт корабль ко дну. А может потопить и за один раз. Всё зависит от того, насколько велики заблуждения.
— Так значит, если мы испытываем страдания, то в этот момент в чём-то заблуждаемся?
— Определённо, — кивнул профессор.
Он встал, долил в кружку чая, а потом неожиданно сказал:
— Если перехватило дыхание от удара в самое сердце и помощь нужна экстренная, мой тебе совет: вздохни поглубже. И найди то, что тебя порадует. Пусть мелочь, безделицу. Но прямо сейчас.
…Так они просидели за разговорами, не заметив, что за окнами стемнело. Философствовали, спорили, пока Альберт не позвал их к ужину.
— Может, ты переночуешь у меня в гостевой? А завтра вместе поедем в Школу? — спросил за столом Стоун.
Дэн согласился.
— И знаешь что? Я думаю, тебе надо посидеть в Тайной комнате.
Альберт при этом удивлённо поднял брови, но ничего не сказал.
— Поверь, — продолжал Стоун, — там есть всё для того, чтобы тебе стало немного легче. То, что ты выздоровеешь за одно посещение, не обещаю. Но боль точно утихнет.