Они вывернули из переулка на шумный проспект. И тут на них сверху робко, осторожно начал падать снег. Первые снежинки касались асфальта и сразу таяли, но им на смену тут же спешили другие. Дэн только сейчас заметил, что в город давно пришла пора больших снеговиков в витринах, разноцветных гирлянд и глинтвейнов, которые теперь продавали на каждом углу.
Снег в Нью-Йорке выпадал нечасто. Но если он появлялся, город замирал в восторге, присыпался снегом, как пирог сахарной пудрой, и становился невероятно уютным. Любой уголок выглядел сказочным: снег скрывал все огрехи, смягчал краски. В такие моменты его нельзя было не любить и не восхититься, как невестой, которая надела фату.
Люди, шедшие им навстречу, тоже оживились. Многие, глядя вверх, улыбались. Снег такой холодный, но накануне Сочельника в этом огромном равнодушном городе он немного отогрел каждого.
— Профессор, — задумчиво сказал Дэн, ловя на ладонь снежинки, — я давно хотел задать вам вопрос — что вы считаете главным в жизни? Или вы для себя не определили?
— Определил. И достаточно рано, — расслабленно ответил Стоун, разглядывая яркие витрины. — Помнишь, что висит у меня над входом в кабинет? Там написано: «Осознанность». И это слово я вижу каждый день, как напоминание. Пожалуй, это главное в жизни. Самое важное — всё делать осознанно. Чем бы ни занимался. А самым необходимым занятием я считаю генеральную уборку в себе. Проанализировал эмоции и состояния, понял, почему это в тебе оказалось, покрутил и решил, что делать с этим дальше. И если такой гигиеной души заниматься ежедневно, выбрасывая лишнее, то жить проще. И куда веселее. Когда избавляешься от дурных чувств: ревности, отчаяния, злобы, ты словно птица, вырвавшаяся из силков. Сплетни, все эти никчёмные разговоры ни о чём забивают душу, словно песок глаза. Царапают сознание, не дают сосредоточиться на собственных мыслях, как мусор, попавший в рану, не позволяет ей затянуться. Именно поэтому, мой друг, я стараюсь чаще уединяться. Другие называют меня мизантропом. Но разве я не люблю людей? Просто мне по душе покой. С покоем приходит осознанность жизни, каждого её движения.
— Уолтер, меня это всегда удивляло — ваша нелюдимость вне работы. Но ведь вы много пишете для людей. Высказываете свои мысли. На это всегда надо услышать чужое мнение. Как же его получить, если не общаться?
— О! Я покажусь тебе сейчас равнодушным. Но, по большей части, мне в такие моменты всё равно. Так ли много я получу разнообразия в чужих мнениях? Хочешь, предположу? Ясно, что кто-то написанное мною не приемлет и будет агрессивен, кто-то поддержит меня, потому что наши позиции совпадут. Кому-то будет безразлично. И этих окажется большинство. Я что-то упустил?
— Нет, пожалуй, так и будет, — засмеялся Дэн.
— Ну, вот видишь, — кивнул Стоун. — Ради этого стоит вступать в такие многочисленные утомительные диалоги? Поверь, в этом мире так мало людей, с которыми я бы с удовольствием выпил чаю и просидел за разговорами весь вечер. И большинство из них мертвы. Они умерли задолго до моего рождения. Но мне остались их слова на бумаге. Золото их мыслей. Поэтому у меня большая домашняя библиотека…
За разговорами они дошли до выставочного зала. Ступили в красиво украшенный холл, разделись в гардеробе, и к профессору тут же стали подходить здороваться люди. Дэна оттеснили, он почувствовал себя неловко и даже успел пожалеть, что пришёл. Но Стоун махнул ему, взял за руку и потащил вперёд по залам.
— Он очень талантливый мальчик! Его зовут Давид, — говорил Уолтер Дэну, — у него невероятно необычное видение мира… Ну вот, пришли! Давид практически не выставляется. Его еле уговорили принять участие в этой выставке.
Они оказались в последнем зале, где людей было мало. На стенах висели удивительные полотна. Сильно размытые пятна.
— Он называет их «Мои настроения», — объяснял Стоун. — Всё дело в том, что Давид особенный. Он родился шестимесячным, с изменённым цветовосприятием, говорят, что это что-то генетическое. К тому же он почти не видит. Но при этом Давид — художник. Как интересно взглянуть на всё его душой, потому что глазами он мало что может узреть! Погляди, какие яркие краски! Люди часто думают, что он рисует абстракцию, но он просто так видит мир. При этом открыт всему новому. И когда он обратился ко мне за гороскопом, а потом попросил о частных уроках, я с удовольствием пошёл ему навстречу.