В это время своё рождественское обращение начала Патрисия Бредфорд.
— Наверное, — рассуждала она, — приятно было бы оказаться сейчас на балконе в новогоднем Париже. С круассаном в одной руке и бокалом вина в другой. В белом халате, с распущенными волосами на фоне огромного букета. Наверное. Не знаю. Но как же здорово жить здесь и сейчас. И любить то, что рядом. Что вы держите? Чай? Пирог? Вот, его любить. Потому что он тут, в руке. И пахнет так вкусно. А круассан этот…он далеко, и ещё непонятно, понравится нам или нет. Стремитесь, мечтайте, планируйте, достигайте! Но научитесь любить и радоваться также тому, что имеете сегодня.
Она чокнулась с Вирджинией, и все опять подхватили.
Потом слово взял Ноэл. Он, как обычно, сначала улыбнулся и сказал:
— Бывают такие люди, которые оставляют в душе шлейф. Они словно след древнего животного в камне, который отпечатался и врос, изменив твою форму. И это остаётся с тобой на всю жизнь. Я желаю вам всем, чтобы в следующем году в вашей жизни было больше подобных встреч. За Рождество!
Дэн подумал, что этот год его жизни был доверху наполнен такими людьми. Разве он сможет их забыть? Всех их? Он обвёл взглядом зал, всматриваясь в лица тех, с кем успел сродниться. Ученики, педагоги. Все они сильно изменили его. Сейчас парень даже слабо понимал, кто он такой, каков он. Напоминал сам себе засеянный сад, ждущий всходов.
Последним из педагогов говорил Стоун.
— Даже зная в совершенстве астрологию, мы можем увидеть лишь очертания судьбы. Как бы вы хорошо ни изучили эту дисциплину, жизнь найдёт, чем удивить вас. И вы частенько будете восклицать, хлопая себя по лбу: так вот что означал этот знак!
Уолтер нашёл глазами Дэна и продолжил:
— Самый главный вывод, который я сделал в этой жизни, таков: важно не состояние абсолютного счастья. Этот экстаз бывает редко. А состояние покоя души. Мы словно птицы. Нас сбивает ветром, сносит с маршрута. Но мы выравниваемся, ловим попутную струю воздуха и снова спокойно и размеренно продолжаем свой полёт. Сил вам, дети мои, для долгого полёта!
Все зааплодировали.
Потом были вручения подарков, и даже маленькая утренняя дискотека. Однако Дэн вышел из зала, потому что Пит потащил Аду танцевать, и они круче всех зажигали в середине импровизированного танцпола.
В коридоре к Дэну подошла Глория. Она взяла его руку в свои ладони, заглянула в глаза, словно загипнотизировав, и сказала:
— Когда-нибудь ты всё узнаешь и простишь меня.
— За что? — медленно спросил он.
— Не скажу. Но всё к лучшему, Дэн, всё к лучшему.
Он ничего не ответил. Из зала грохотала музыка, а в голове у Дэна, совершенно не к месту, снова играл Бах. Не было сил остановить его звучание, да и не хотелось. Бах подхватывал Дэна, как гипс, скрепляющий больную конечность, и удерживал на ногах. Краем глаза, сквозь распахнутые двери, парень иногда видел фигуру Адель, словно в замедленной киносъёмке: от танца её волосы взвивались и снова падали ей на плечи, глаза блестели. Он даже улавливал тонкий запах её любимых духов, в котором переплелись цитрус, гибискус и травы. Или ему лишь казалось, что он их чувствует, и всё это сочинял в своей голове?
Так они и стояли, замерев — Дэн и Глория, пока не вышел Митч. Тогда она отпустила его руку и ушла.
— Что от тебя хотела эта старая ведьма БК? — насторожился Митч.
— Не знаю. Кажется, утешить.
Они поднялись к себе, собрали вещи. Дэн душевно попрощался с Митчем и, наконец, отправился в дорогу домой.
Всё время, пока он ехал до аэропорта и ждал своего рейса, зачем-то искал в соцсетях новости об Адель. Но на многие свои страницы она давно не заходила, на других не обновляла информацию. Её фотографий там тоже нигде не было — лишь мосты, улицы, которые она постила когда-то. Что ему осталось? Только её счастливое старое фото с собакой. Дэн достал его из кармана куртки. Собака. Смотрит с любовью на Адель. Верная. Её уже давно нет в живых, как их романа. Но разве там, где-то на том свете, собака перестала любить Адель? Вряд ли.
В самолёте Дэн достал фолиант Стоуна. С детства у него был такой ритуал: когда он брал в руки новую книгу, то открывал её обязательно наугад, читая то, что попадётся на глаза первым. Он, конечно, понимал: смысл произведения станет ясен, только если прочесть всё от корки до корки, но вот такая уж у него была примета: откроешь новую книгу, и она сразу подскажет то, что предназначается именно тебе.