— Я вроде тоже! У меня дома лежит мой южноафриканский паспорт, он самый что ни на есть настоящий, действителен до 2006 года! Могу сходить за ним, если вы мне не верите.
Она кладет серьгу, которую вертела в руках, встает, открывает ящик, достает небольшую папку, садится и погружается в чтение, словно меня здесь нет.
Я жду, время идет, достаю мобильный из кармана, начинаю листать меню.
— Я вам не мешаю? — спрашивает она, не отрываясь от чтения.
— Я подумал, что мы закончили.
— Нет, месье Диркенс. И, насколько я помню, я не разрешала вам пользоваться телефоном.
— Я не собирался звонить, просто хотел спросить вас кое о чем.
Она поднимает голову, смотрит на мобильный, который я положил перед ней на бювар. Я киваю на экран, спрашивая, как она думает, украинский это или нет. Ее недоуменно вздернутая бровь выглядывает из-за желтой пластиковой оправы очков.
— Да, похоже на кириллицу, но я не владею славянскими языками — и вообще, что все это значит? Вы пытаетесь узнать, клуб какой страны вышел с вами на связь?
Ее презрение заставляет меня улыбнуться, я отвечаю: «Нет-нет, это личное». Просто я подумал, что в судах должны быть переводчики.
— Надеетесь хоть какую-то пользу извлечь из нашей встречи? Так что ли?
По-моему, я ее обидел. Я выключаю мобильный и убираю его, демонстрируя свою лояльность и желание, чтобы все закончилось поскорей.
Она опять погружается в чтение, и вновь повисает тишина. Секретарь, пользуясь паузой, сморкается. Она переворачивает страницу, но на самом деле притворяется, что читает: чувствую, она о чем-то размышляет.
— Что вам еще рассказать? — говорю я добродушно с видом метрдотеля, готового принять заказ.
Она закрывает папку и, не сводя с меня глаз, надевает сережку на большой палец правой руки.
— Я вас слушаю.
— А, да. Ну… Изначально я играл правого полузащитника, но начиная с сезона 1997–1998 годов в юниорской команде «Аякса» меня поставили на позицию нападающего, и я забил 38 голов за…
— Сейчас нас интересуют условия вашего пребывания на французской земле. Вы хотите сделать какие-нибудь заявления по поводу вашего нынешнего клуба?
— Нет. Все в порядке.
— За девять месяцев с небольшим вы сыграли только в одном матче, так? Почему?
— Это у тренеров надо спросить.
— Последнего я в понедельник утром распорядилась поместить в камеру предварительного заключения за нарушение налогового законодательства и злоупотребление имуществом товарищества. Он акционер той же оффшорной компании, что и вы, которая, кстати, под прикрытием подставной фирмы финансировала предвыборную кампанию брата президента вашего клуба в 1997 году. Вы знали об этом?
Я отвечаю, что никогда не встречался ни с президентом, ни с тремя последними тренерами.
— Вы знаете, в чем причина вашего отстранения?
Я отвожу глаза, смотрю в окно. Мимо проезжает грузовик, и в оконных рамах дребезжат грязные стекла. Не помешала бы замазка.
— Вы получили травму?
— Да.
— Какую?
Я не стану ей отвечать, что получил удар «прямо в сердце», я умею сдерживаться.
— Что произошло, месье Диркенс?
Я пожимаю плечами. Взяла бы да почитала «Экип».
— Вы испытываете душевную боль, чувство несправедливости, когда вспоминаете о своих былых заслугах и о том, что во Франции вы оказались совершенно невостребованным. Не так ли?
Вот как, она решила поиграть в психолога. В каком-то смысле так даже лучше. Я киваю головой, смущенно поджимая губы, чтобы она почувствовала удовлетворение оттого, что попала в точку.
— На кого именно вы обижены?
— Ни на кого, господин следователь.
— Госпожа, если вас не затруднит.
Я так рад, что можно поменять тему разговора, отвечаю «Конечно, не затруднит»; просто мне кажется, что так не совсем по-французски, но это ее язык, и ей лучше знать. В яблочко: она принимается читать мне лекцию о феминизации словаря, что является исторической победой женщин над ретроградной позицией французских академиков, которые попытались оправдать превосходство мужского рода, приравнивая его к среднему при обозначении должности. Но я иду еще дальше, заявляя, что они совсем обнаглели. Она собиралась что-то добавить, но я, пожалуй, немного переборщил, она понимает, что я заговариваю ей зубы, и, выдохнув, кладет руки ладонями вниз на стол.