— Мило. Какой именно?
— «Три мушкеХера».
— А разве я там снималась? Вот подонки: понимаешь, они достают обрезки и монтируют их в свои фильмы, а потом бесплатно ставят мое имя в титрах. Что ж, тем лучше — значит, известность моя растет. Одной причиной больше, чтобы подать на них в суд: Максимо одолжит мне своего адвоката. Ты помнишь название продюсерской компании? Это была кассета или DVD? Руа, ты меня вообще слушаешь?
Я утонул в ее глазах в поисках той аллеи за белой калиткой, пытаясь увидеть свои эвкалипты вместо ее платанов.
— Насчет завтрашнего вечера в «Фукетс» все остается в силе?
Я собираю мысли в кучу: и да, и нет. И уже хочу спросить ее про сообщение на кириллице, узнать, как ей это удалось, но она наклоняется ко мне с трубочкой для молочного коктейля в уголке рта и шепчет с обезоруживающей искренностью:
— Никак не пойму, отчего это я в тебя такая влюбленная.
Я кладу «Биг-мак» обратно в коробку, делаю все медленно, чтобы, как и она, не выдать волнения, учитывая, каким игривым тоном она это произнесла. Я говорю, что у меня нет ответа, но я тоже ломаю над этим голову.
— В конце концов, — продолжает она, — внешне ты так себе, в плане секса потянет, но я не люблю смешивать, собеседники бывали у меня и поинтересней, мне с тобой весело, но потом обычно становится грустно — знаешь, славянская душа — не подарок, да к тому же ты бедный. Короче, я люблю тебя как друга, но есть одно «но», которое не выходит у меня из головы, и это меня бесит. Вчера вечером по телефону ты заставил меня ревновать: по-моему, это чертовски унизительно.
— К тому же если учесть, что я был один, когда ты мне звонила.
— Тем хуже! Ты о чем-то хотел со мной поговорить?
Я нахмурился, сделал вид, что пытаюсь вспомнить, оттягивая время, прежде чем, как то и было задумано, признаться ей во всем. Только вот момент ушел, а я не стану все портить лишь потому, что нужно исполнить задуманное. Я такой, каким она меня себе представляет, и точка. Сейчас в моей жизни есть два человека, которые больше всего для меня значат: месье Копик и она. И самое важное для меня — быть таким, каким они хотят меня видеть. Это и есть мое истинное я. А все остальное — лишь социальный статус и банковский счет. Будь я греком, в долгах как в шелках, я остался бы тем же человеком, ведь собой я могу быть всегда, когда захочу. Конечно, она может обо всем узнать из газет, но у меня в запасе три дня: Копик никогда не общается с прессой до матча. А за три дня я смогу подготовить Талью к жизни, о которой она мечтала и которую я хочу прожить вместе с ней.
Она сверлит меня взглядом, словно отсчитывая время, как ведущая телешоу, потом встает, убирает подносы, возвращается и заявляет: что бы я ни хотел ей сказать, это может подождать до завтра, а сейчас она безумно меня хочет.
— Ты уже пробовал рифленые?
— Рифленые?
— С ребрышками. Только что появились в супермаркетах: я хотела обновить их с тобой. Давай устроим себе еще один первый раз…
Она вытаскивает из сумки синюю упаковку с подмигивающей девушкой и надписью «Интимно текстурированные». Ловлю на себе взгляды пацанов за соседним столиком и кладу коробочку в карман, а они возвращаются к своим нагетсам. Она кладет ноги мне на колени и спрашивает, теребя прядь моих волос, нет ли у меня какой-нибудь сексуальной фантазии. Чтобы не нарушать романтический настрой, я шепчу ей на ушко, что хотел бы заняться с ней любовью там, где она этого еще никогда не делала.
— В музее Родена.
Она ответила так быстро, словно только того и ждала, я даже растерялся. Я стараюсь сохранять невозмутимость и отвечаю ей в тон.
— A-а. Там красиво?
— Это величайший скульптор: я рада, что ты узнаешь о нем благодаря мне. И клянусь бабушкой, я никогда не занималась любовью в музее Родена.
— Хорошо.
Она вскакивает и тянет меня за руку через весь зал. Пока она собирает волосы в хвостик, глядя в зеркало над мусорной корзиной, я нежно прижимаюсь сзади, шепчу, что я тоже очень ее хочу и потом в нашем распоряжении сегодня номер в настоящем дворце всего в трех шагах отсюда.
— Я расплатилась и выехала в полдень. Хотя ты прав, пошли туда, так будет быстрее.
Вздыхаю про себя с облегчением, но вида не подаю, чтобы она не подумала, что я сдрейфил. Через сто метров вопрос отпадает сам собой: в «Рояль-Монсо» она забирает у портье свою походную сумку, вытаскивает ролики, протягивает мне вторую пару, которую стащила у Аннук Риба — у нее, по мнению Тальи, такой же размер обуви, как у меня, — и вперед, в музей.
Великолепное фойе, красивый сад, вежливый персонал, приветливые гардеробщики, которым мы оставляем наши ролики. После поездки по мостовым Парижа у меня такое ощущение, что почки отбиты, а икры налились свинцом, к тому же у меня жуткий мандраж, похлеще, чем в двенадцать лет, когда я вышел на свой первый официальный матч. Мы двигаемся по указателям, проходим зал за залом, любуемся скульптурами, считаем охранников. Паркет страшно скрипит при малейшем движении.