Малышка повторяла себе, что эта холодность временная. Просто ей пока не удается оправиться от шока. Не исключено, Пэнси права: не стоило так внезапно уходить из дома. Теперь она напоминает себе беженку без корней, без своего угла.
По мере того как Малышка обследовала улицы и площади возле канала, ощущение бесприютности усиливалось. Некоторые из здешних красивых домов, построенных сто лет назад для высокооплачиваемых чиновников, купили и отреставрировали молодые работающие пары, которым Челси и Кенсингтон не по карману. Зеленые лавры в декоративных кадках нашли себе место возле заново покрашенных дверей, в цветные оконные стекла на первых этажах были видны современные кухни с посудомоечными машинами, металлическими раковинами, смесителями, мебелью из сосны. Из неспасенных домов — как здесь говорили, «необлагороженных» — многие стояли с заколоченными окнами, но в других как будто еще жили люди, заботливо поливавшие герань на подоконниках и выставлявшие на полуразрушенные крылечки пластиковые мешки с мусором.
Обходя эти мешки, содержимое которых пачкало тротуары с лаврами, стараясь не наступить на собачьи экскременты (среди молодых пар было модно заводить громадных ирландских волкодавов), Малышка размышляла о том, что ее прежняя жизнь была не только как будто в другой стране, но и на другой планете и многие световые годы, тысячелетия назад. Ей с трудом верилось, что одно и то же солнце освещает политые площадки для гольфа, бассейны и частные зоопарки Уэстбридж-Хилл и эту городскую пустыню. Ее несчастные мозги (свою холодность она начала считать несчастьем) воспринимали храбрые попытки облагородить городской район, разбить скверики, устроить детские площадки, поставить урны и скамейки вдоль канала всего лишь как усугублявшие здешнее убожество. На скамейках вечно лежали пьяницы, заполнявшие урны бутылками, посаженные деревья надо было защищать проволокой от вандалов, детишки не желали играть на площадках, предпочитая выуживать из грязной воды «сокровища» или бить окна в больших и пустых фабриках и складах на берегу, похожих на экспонаты в музее индустриальной археологии.
И люди, подобно домам, во всяком случае те, которых Малышка видела, прогуливаясь по утрам, казались ей заброшенными и в той или иной мере ущербными. Владельцы обновленных домов разъезжались после завтрака в своих «фольксвагенах» и «вольво», их дети уходили в школу, оставляя улицы и набережные канала потрепанным жизнью домохозяйкам, пьяницам, безработным, инвалидам, а река приносила мертвых кошек, пластиковые бутылки и гнилые фрукты к запертым воротам шлюза. Малышке казалось, что ей еще не приходилось видеть место, где так лезли бы в глаза печальные стороны жизни. Бродяги здесь были грязнее, пьяницы — пьянее. Гомосексуалист, живший в доме напротив, был словно злой пародией на гомосексуалистов со своими длинными вьющимися волосами, украшенными ленточками, с длинной золотой серьгой в ухе, с туфлями на высоченных каблуках. У киприота, державшего магазин на углу, не было одного глаза, к тому же он прыгал на деревянной ноге вместо того, чтобы сделать себе нормальный протез. Одинокие и сумасшедшие жестикулировали, смеялись, плакали и разговаривали — но только сами с собой, избегая чужих глаз. Если Малышка улыбалась кому-нибудь, проходя мимо, от нее всегда отворачивались.
Однажды утром с Малышкой заговорила старуха; возле канала она села на скамейку рядом с ней и сказала:
— Если не возражаете, я немного отдохну.
— Ну конечно же, не возражаю. — Малышка подвинулась. — Сегодня прекрасный день.
Старушка устало тяжело вздохнула. Ее маленькие опухшие ножки в матерчатых шлепанцах не доставали до земли.
— Я почти не выхожу, но когда-то надо сделать над собой усилие, правда?
— В такой замечательный день надо.
Голос Малышки прозвучал неестественно бодро, и взгляд ее собеседницы стал настороженным: взгляд поблекших глаз на поблекшем старческом лице.
— Ну да, конечно, — ворчливо согласилась она. — Здесь у воды получше. Я живу высоко, на десятом этаже, там все лето как в печке. Думаю, нам должны приплачивать за то, что мы там живем. Лифты почти никогда не работают. На лестницах везде подростки, дышат всякой дрянью. Поймаешь их за этим, а им хоть бы что. Я хочу сказать, нет смысла даже вызывать полицейских. И жаловаться нельзя, всякое может случиться. Хуже всего вечером. Сидишь себе, слушаешь, как они там бегают вверх-вниз, и Бог знает что лезет в голову. Я уж давно никуда не выхожу по вечерам. Раньше любила поиграть в бинго, когда еще муж был жив, а с тех пор, как его нет, мне все равно.