— Папуля приехал, помог мне. Ему дали отпуск из-за смерти Грейс, но потом, хотя его перевели ближе к Честеру и он приезжал, когда мог, на несколько месяцев я оказалась привязанной к дому. Мод нельзя было оставить одну ни днем, ни ночью. Иногда приходила Гермиона, если девочки Добсонов могли присмотреть за ее ребятишками, но мне все время хотелось спать, и ей наверняка было одиноко. С ее-то живостью, чувствительностью, нежностью быть отлученной от людей, не с кем словом перемолвиться! Да еще в то время! Удивительное число «три»! Недаром к нему относятся с опаской. Сначала умерла Грейс, потом Мод, потом пришло сообщение о Гилберте! Он попал в плен. Его отправили в лагерь на север Италии. Тогда Гермиона ничего мне не сказала, видно, считала, у меня своего горя много. И плохо сделала, что не сказала. Думаю, она была… в отчаянии!
Мафочка нахмурилась и не сразу продолжила свой рассказ.
— Как бы то ни было, Гермиона была очень несчастна. Гилберта она не любила. К тому времени я уже поняла это — но не по тому, что она говорила, а по тому, чего она не говорила. Женщина всегда поймет! Она никогда не говорила о нем, о том, что они делали вместе, об их совместной жизни. Она никогда не говорила: «Гилберт сказал». Думаю, узнав, что он в плену, она почувствовала себя виноватой из-за того, что в глубине души ей была безразлична его судьба.
Довольная, что сумела объяснить тогдашнее настроение подруги, мафочка улыбнулась и подняла голову.
— Пора перейти к главному. Боюсь, ты считаешь, что я слишком много внимания уделяю предыстории. Пытаюсь оправдать подругу. Но, знаешь, в те времена мы серьезнее относились к вопросам морали, наверно, поэтому мне не хочется, чтобы ты считала ее дурной женщиной. Или легкомысленной. — У мафочки зарделись щеки, но ясные глаза все так же храбро смотрели на приемную дочь. — Я хочу сказать, она принимала меры, чтобы не забеременеть. Пользовалась колпачком. Но мазь, верно, была старой или ее оказалось мало. А где купишь другую? В деревенской аптеке ничего такого не было и в помине, а без мази колпачок все равно что лист салата на голову!
Из-за этой подробности, этой печальной шутки Малышке стало ясно, как трудно мафочке дается ее рассказ.
— Моя дорогая мафочка, не надо больше. Я верю тебе. Я верю, что она была хорошей. Она замечательная — святая, если хочешь! А тебе известно, кто был моим отцом?
Мафочка сжала пальцы в кулачки и опустила голову. Она тяжело дышала, и Малышка видела, как поднимается легкая шелковая блузка у нее на узкой груди. Потом она со вздохом сказала:
— Молодой итальянец, который работал у Добсонов. Боюсь, я немного знаю о нем. На ферму он приехал из лагеря за пару месяцев до смерти Грейс, и хотя я, конечно же, видела его несколько раз, но не могу сказать, что знала его. Он был хорош собой, воспитан, был очень вежлив, услужлив — как многие пленные. Фермерские жены шутили по этому поводу между собой. Итальянцы всячески старались им помочь, например, таскали тяжелые ведра, о чем мужья, естественно, не догадывались. Этот молодой человек, Марио, один раз починил мне велосипед, и мы мило поговорили. Он неплохо владел английским. От Гермионы я узнала, что он получил хорошее образование, хотя и был простым солдатом. Но она сказала мне об этом намного позже. Я понятия не имела, что она беременна.
Усталая мафочка откинулась на спинку кресла, и альбом в кожаном переплете сполз с ее рук на колени. Малышка подхватила его и положила на стол рядом.
— Отдохни, а я заварю чай.
Она подумала, что никогда еще не любила свою мать — мою маму, решительно поправила она себя, — так сильно, как теперь. И все же это неправильно, ведь взамен она могла лишь заварить для нее чай, выбрать самую красивую чашку, открыть новый пакет с бисквитами. Когда она вернулась с подносом, мафочка не пошевелилась. Она все так же сидела, глядя прямо перед собой, сжав руки в кулаки и поставив ноги на скамеечку. Однако видно было, что она отдохнула. На лицо вернулись краски, глаза блестели.
— Тетя Мод болела полгода, — сказала она. — Ей было самой тяжело, особенно вначале, ведь она всегда была очень сильной, активной, и в конце, когда она боролась за каждый глоток воздуха, но в промежутке она сохраняла спокойствие, лишь слабела день ото дня. За четыре недели до ее смерти Гермиона уехала. Один раз утром мне показалось, что пришел почтальон, я спустилась и нашла записку. Мол, она не хочет беспокоить меня, отрывать от тети Мод или будить, поэтому сообщает, что поехала к какой-то кузине в Шрусбери. Никогда прежде мне не приходилось слышать о кузинах. У Гермионы как будто не было родственников. По крайней мере близких. Она была единственным ребенком, и ее родители умерли. Но она оставила адрес, так что я написала ей и сообщила, что ужасно жалею о ее отъезде, но буду держать в курсе наших новостей. Я так поняла, что она еще вернется на ферму, но потом пришла миссис Добсон, принесла нам яиц и сказала, что миссис Лэш уехала насовсем: упаковала вещи, заплатила за месяц вперед и уехала. Мне показалось, будто миссис Добсон держится немного напряженно, и я даже вообразила, что они с Гермионой поссорились, но у меня тогда было слишком много забот с тетей Мод. Только после ее смерти, уже после похорон я опять написала Гермионе и заволновалась, не получив ответа.