— «Валлийский барашек»?..
— Да. Да, конечно. Правильно. Ну и дура же я! Все забываю. Правда, я не звонила туда, не заказывала номер. Может быть, они не смогут меня принять.
— Сейчас у них наверняка есть свободные номера.
— Отлично! — Малышка просияла благодарной улыбкой. Похоже, надев очки, он стал смотреть на нее с большим интересом. Значит, он близорукий! Слава Богу, подумала Малышка с неподдельной радостью. — Это далеко?
— Около трех миль по шоссе. Вам надо вернуться по этой улице. Можно ехать и вперед, но так будет сложнее.
Они обошли сарай, пересекли двор и вышли к воротам. На улице рядом со старым «рено» стоял новенький зеленый «сааб».
— О Боже! — воскликнула Малышка. — Извините меня. Моя машина помешала вам въехать.
— Не беспокойтесь. Улица и в самом деле узкая, но я открою ворота, тогда вы развернетесь во дворе, и я смогу проехать.
Он открыл дверцу «рено». Малышка скользнула внутрь, стараясь не прикоснуться к нему, что было довольно трудно, так как между машиной и придорожной канавой оставалось совсем мало места. Она вдохнула запах его шерстяного, по-осеннему влажного свитера и, когда он закрыл дверцу, опустила окошко, после чего положила на него руку. Он положил свою руку рядом, и стоило им соприкоснуться мизинцами, как дрожь пробежала по ее телу.
— Прошу прощения, — сказал он и подвинул руку. Оба неловко рассмеялись. — Знаете, мы стоим так, что вам лучше въехать во двор не разворачиваясь, задом. Сможете?
— Наверно.
— Хорошо. Вернетесь на улицу и поедете по шоссе налево. Если в «Валлийском барашке» возникнут затруднения, скажите, что я прислал вас.
Малышка посмотрела на его руку, слишком маленькую для мужчины, с рыжими волосками на тыльной стороне, с короткими пальцами и блестящими розовыми ногтями. Если он фермер, то фермер, который делает маникюр.
— Вы — Джон или Чарлз Ньюхауз?
— Ни тот, ни другой. Это мои отец и брат. Я — Филип.
— А меня зовут Малышка. Малышка Старр.
Он улыбнулся, и она заметила у него между передними зубами щербинку.
— Очень симпатичное имя.
Смутившись, Малышка почувствовала, что опять краснеет.
— Вы ведь не фермер, правда? — торопливо спросила она.
Филип покачал головой.
— Нет. Помогаю в выходные, чем могу. Я ведь только и знаю, где у коровы голова, а где хвост. — Все еще улыбаясь, он не сводил с Малышки глаз. — Как вы управляетесь с ней?
— С ней?
— Со своей машиной. У меня была такая же — тоже «рено». Старенькая четверка. Незабываемая. Пробежала сто тридцать тысяч миль, прежде чем успокоилась навеки. Отправилась в гараж на небесах. — Малышка заметила, что Филип тоже покраснел. Наверно, это заразно. — Прошу прощения, сам не знаю, зачем об этом говорю. Обычно я не очеловечиваю машины.
— Вам нравится «сааб»?
— Очень. Отлично ведет себя на шоссе. Хотя в Лондоне я часто вспоминаю малышку «рено». Особенно когда надо парковаться. — Он убрал руку с окна. — Ладно. Думаю, вам не терпится ехать дальше. Уже темнеет.
— Да.
— Удачи вам в «Валлийском барашке».
— Спасибо.
— Там довольно вкусно готовят. Особенно домашние супы. И есть маленький бар. — Он помолчал, смущенно кашлянул. — Если задержитесь там, скажите хозяевам, что я, возможно, заскочу сегодня вечером. После ужина, — он неуверенно улыбнулся. — Я, как правило, бываю там по субботам, когда приезжаю сюда.
— Скажу.
Малышка включила зажигание и нажала на педаль. Филип проговорил еще что-то, чего она не разобрала, однако улыбнулась и задним ходом повела машину в ворота, разбрасывая гравий. Сделав знак большими пальцами, что все в порядке, Филип побежал к своей машине, и, когда он проезжал мимо ворот, она крикнула ему:
— Может быть, увидимся!
Хотя Филип улыбнулся ей, Малышка поняла, что он ничего не слышал. Как только дорога освободилась, она включила первую скорость и лихо выехала из ворот, едва не зацепившись за них.
Поначалу она была счастлива с Джеймсом в постели; и во время медового месяца, и еще несколько месяцев радовалась, восхищалась, удивлялась физическому наслаждению, кричала: «Как хорошо, как хорошо, пусть так будет всегда!» Но однажды ночью Джеймс сказал, мило улыбаясь: «Прости, гусишка, не могу больше, мне не так-то легко, любому мужчине нелегко иметь дело с девственницами». И ей вдруг стало стыдно за свою дурацкую восторженность, за махание руками, словно она неловкая девчонка на хоккейном поле, за пот и стоны. Когда они в первый раз занялись любовью после рождения Пэнси, Джеймс похвалил ее, мол, теперь ему гораздо сподручнее, но, как Малышка ни старалась ответить на его желание, она напряглась от стыда и появившаяся было влага мгновенно высохла. После этого секс ей нравился, только когда она напивалась, и она приучила себя не думать о нем.