Оказавшись с горсткой своих воинов возле князя, который уже выстроил войско из конных ратников и пехотинцев, Наум поклонился.
– Не удержать нам здесь более стену, княже, – сообщил он, выдохнув пар в морозный воздух, – не гневайся. Сдержали, сколь смогли.
– Вижу, пять дней справно бились, и то ладно, – коротко кивнул Юрий Игоревич, посмотрев на стену, вдоль которой уже не таясь сновали степняки, но еще малым числом. Затем князь вновь перевел взгляд на сотника и спросил, оглядев его малочисленных спутников:
– Все, кто остался?
Наум кинул.
– Будешь на правом краю биться. Бери половину моих пеших ратников под команду и держись. Отбросим ордынцев в пролом. Если не сдюжим, отойдем и будем Средний город держать. Авось успеет Ингварь с Евпатием и подмогой из Чернигова подойти.
Наум кивнул в ответ и окинул взглядом оставшееся в распоряжении князя войско. Здесь было конных витязей не более полусотни, за ними стояло еще несколько сотен пеших ратников, запрудив улицу. Все прочие находились на стенах в Среднем городе и кремле княжеском. Но осталось их немного, за пять дней бессменной осады почти всех прибрала смерть к рукам. А степняков за стеной счет шел на многие тысячи. Оставалось только и надежды на князя Ингваря с воеводой и дружиной помощников из Чернигова.
Не успел Наум додумать все это, выстраивая своих оставшихся ратников позади конных на правом краю, как раздался страшный треск, и стена возле башни рухнула под ударами тарана. Не успела древесная пыль опуститься, как пролом осветился ярким пламенем – то засверкали факелы в руках степняков, – и сотни их хлынули в город, словно огненное чудовище. «Ворвался зверь», – мрачно подумал Наум, покрепче сжав рукоять меча.
– Пришло время умереть за землю нашу! – крикнул князь Юрий, перекрывая шум от катившейся на него волны степняков, вскинул меч и поскакал вперед, увлекая своих всадников на пешее воинство врагов.
Князь первым достиг степняков и врубился в их ряды, отсекая головы в меховых шапках. Вслед за ним ударили его конные витязи, опрокинули и остановили центр нападавших. Они топтали ордынцев конями, люто секли мечами, отрубали головы, руки с саблями и факелами. И почти отбросили врага обратно за стену, усеяв трупами мерзлую землю. Залили кровью степняков весь снег на площади, сделавшийся черным в предрассветных лучах солнца. Но, отступив назад в центре, растеклись степняки по окрестным улочкам и охватили отряд княжеский по краям, продолжая наседать. Над головами сражавшихся свистели камни, пущенные из пороков, и стрелы, тысячами сыпавшиеся на город. А из пролома, вслед за пешими ордынцами, вдруг показались конные воины в тяжелых доспехах и ударили на дружину князя.
Силен и умел в бою был Юрий Игоревич. Многих степных богатырей своей рукой приласкал, жизни лишив. И еще больше дружина его покосила. Бились они так до тех пор, пока рассвет не наступил, и не позолотили лучи солнца маковки церквей, вокруг которых давно бушевал пожар. Лишь тогда, изрубив весь конный отряд степняков, оглядев оставшихся в живых и насчитав уже меньше половины, отступил князь от ворот к пешим ратникам.
В это время подскочил к нему гонец от сотника, что охранял западную стену.
– Князь, – крикнул он, перекрывая звон сечи, – пали Борисоглебские ворота. Прорвались и там ордынцы. Собор грабят. Монахинь сильничают.
– Держи эту дорогу, покуда сможешь, – приказал Юрий Науму, – а потом отходи к воротам в Средний город. Не удержаться нам здесь более.
Ускакал князь сквозь расступившихся ратников, прихватив с собой сотника Белояра и половину пехотинцев. Едва сомкнулись алые щиты оставшихся воинов, как из пролома вновь полезли степняки. То были опять пешие воины, но на сей раз новый отряд – в тяжелых доспехах, не уступавших броне русичей. Оглядел Наум свое поредевшее воинство и махнул рукой лучникам.
– Бей ворогов!
Тут же полетели стрелы в толпу ордынцев. Как ни метко стреляли русичи, но вскоре первые степные воины, пробравшись сквозь курганы мертвых тел на площади, ударили в самый центр русских порядков. Стали теснить их. А из пролома выбирались все новые и новые ордынцы. Сам Наум, что впереди своих воинов был, принял удар меча ордынского на щит и, отведя его, нанес свой. Метко ударил, в самое сердце, пробив прочный кожаный доспех с нашитыми на груди пластинами. Харкнул кровью широколицый воин и рухнул под ноги сотнику. Но на его месте тотчас возник новый. И того Наум изрубил на куски. Третий появился. Наседали ордынцы сильно, шли по своим же мертвецам, затоптав даже раненых, на коих никто не смотрел.