В это же самое время в Париже был еще другой овернец, тоже показывавший ученых собак, но ему невезло. Потому ли, что его собаки были хуже обучены, или по какой другой причине, но он едва зарабатывал на свое пропитание, а труппа его просто голодала… Овернец смотрел волком. Он, как и все вообще овернцы, был жаден к деньгам до крайней степени. За деньги он готов был обмануть, обобрать, провести всякого, хотя бы своего благодетеля, а счастливый его собрат по ремеслу был ему не благодетель, а враг смертельный. И вот, побуждаемый завистью и желанием привлечь к себе зрителей, он отравляет лучших актеров из труппы своего соотечественника. Овернец, огорченный такой чувствительной потерей, заболел и не мог выходить. Сбережения его скоро истощились, и он впал в нищету. Тогда ему пришла на ум блестящая мысль. У него еще остался толстый стриженый пудель по имени Пателен и маленькая мартышка Мака, которую он научил садиться верхом на собаку. Овернец вырезал ярлык со следующей надписью: «Господа, прошу милостыню для своего хозяина, заболевшего с горя после потери лучших своих актеров».
Повесивши ярлык на шею Пателена, овернец сказал: «Посади к себе на спину забавного Мака и иди зарабатывать хлеб своему хозяину». Маленькая обезьяна в голубой шляпке и в красном платье была посажена на спину пуделя, и они отправились на площадь в сопровождении маленького сына больного овернца. Когда толпа любопытных окружила актеров, мартышка сошла на землю, взяла палку и стала колотить по зевакам, чтоб они раздвинулись и очистили место для представлений. Пателен поклонился зрителям и исполнил несколько штук. Потом, хотя музыки и не было, он все-таки протанцевал немножко с Макой. Наконец по окончании представления пудель взял в зубы шляпу и стал собирать подаяние, почтительно кланяясь пред восхищенными зрителями.
В продолжение нескольких дней Пателен и Мака показывались на площадях города Парижа и собрали такое количество денег, что овернец в состоянии был не только вылечиться, но и приобрести новых собак взамен умерших. Два месяца спустя он опять показался на Елисейских полях и на Бастильской площади. Толпа, как и прежде, собиралась рукоплескать его новой труппе, но всего более старым своим знакомым.
Самая знаменитая труппа четвероногих артистов, дававшая свои представления в окрестностях Парижа (в 1865 г.), принадлежала Корви. Труппа состояла из пуделей, болонок, обезьян и кошек. Между ними были действительно замечательные актеры, но самой любимой актрисой была маленькая собачка Земира, потешавшая зрителей своими штучками; кроме того, она умела отлично улыбаться и громко хохотать. Выучилась она этому у своего прежнего хозяина, поляка, беззаботного и веселого парня. Прибыв в Париж с Земирой и прожив все свои деньги, он впал в бедность, так что вынужден был продать собачку в труппу Корви.
Легкомысленная Земира скоро забыла прежнего своего хозяина и привязалась к содержателю труппы. Так как это была умная и резвая собачонка, то она не много времени употребила на то, чтоб к известным уже ей штучкам прибавить еще несколько новых. Выступив перед публикой в первый раз, она ловко и свободно исполнила все свои роли, как будто была уже давно на сцене. С первого же раза она привлекла к себе расположение посетителей того балагана, в котором отличались бессловесные четвероногие артисты.
Когда вышли на сцену уже известные всем актеры, одетые поварами, маркизами, офицерами, докторами, то Земиры между ними не было.
Раскланявшись с публикой, пуделя, болонки и кошки удалились за кулисы, на сцене остались только пудель-доктор и болонка-пациентка, одетая маркизой. Врач очень усердно ухаживал за капризной больной: он ходил пред ней и на задних, и на передних, и на двух левых или на двух правых ногах… Вот маркиза падает в обморок, болонка притворяется мертвой. Бедный врач приходит в беспо-койство, он скачет по сцене уже на всех своих четырех ногах, суетится и, по-видимому, не знает, что и делать: то щупает пульс у больной, то ходит взад и вперед на двух задних ногах, снова наклоняется, снова щупает пульс и наконец безнадежно качает головой. Тут из-за кулис подкрадывается к больной маркизе Земира и кусает ее за хвост. Та, взвизгнув, быстро вскакивает на ноги. Земира громко хохочет и скрывается за кулисы. «Браво! Браво!» — закричала публика и стала вызывать на сцену «собачку-хохотунью». Хозяин вынес Земиру на руках и попросил ее еще раз похохотать вместе со зрителями над «притворщицей маркизой», излечившейся от такого простого средства; причем сконфуженный доктор ворчал и лаял.