Кажется, что лучше всего удалось изучить подобных мастеров в различных регионах Африки. И свидетельства эти представляли для нас ценность особенную, поскольку едва ли не до наших дней на Африканском континенте сохранились самые яркие свидетельства примитивной технологии в горно-металлургическом промысле наряду со столь же архаичными социальными структурами и представлениями о сути технологических процессов.
Первой и всеобщей чертой всегда и всюду (не только в Африке), отличавшей кузнеца-металлурга от прочих, являлась его пугаюшая связь с могучими и таинственными духами земли и огня, сообщавшими ему силу колдуна, шамана и прорицателя. Однако его социальный статус в различных обществах сильно отличался, иногда – почти полярно. Например, для нас гораздо более понятной и логичной являлась ситуация, когда царь обладал одновременно и титулом сакрального кузнеца. Так было во многих общинах на западе Африканского материка. В культурах же Восточной Африки, наоборот, кузнецы и металлурги по преимуществу относились к разряду презираемых и даже неприкасаемых. При этом они могли образовывать либо особый клан, либо быть включенными в обычные родовые организации.
Выплавка металла семьей металлургов одной из народностей Центральной Африки
Вот что пишет американский исследователь Уолтер Клайн о знаменитых скотоводах и воинах восточноафриканского народа масаев:
«Хотя масайские кузнецы и не образуют особое племя или род, и распространены среди всех масайских территориальных групп.., они обитают в обособленных жилищах краалей; это и обособленные воины; они эндогамны; обычный соплеменник избегает даже неформальных сексуальных отношений с их женщинами. Ремесло передается от отца к сыну, и первые практические шаги сына в ремесле возможны лишь после его женитьбы. Презираемые кузнецы, не имеющие прав в сообществах масаев.., без какого-либо отмщения могут, к примеру, быть убитыми их социально превосходящими соплеменниками. Кузнец не имеет права покинуть свою касту и отказаться от профессии. Статус даже весьма искусного мастера, чье умение возбуждает зависть соседних масайских групп.., все равно не вырастет и среди тех воинов, для кого он кует оружие. Нормальный масай никогда не примет гостеприимства от кузнеца и никогда не предложит ему своего».
Не правда ли, странная ситуация? Что же питает отвращение масаев к своим кузнецам?
«На первом месте здесь всегда стоит то, что кузнец и его умение выделывать оружие прокляты Богом, а Бог ненавидит кровопролитие. Это проклятие сделало их исключительно нечистыми и свсрхопасными для соседей. Близость крааля кузнеца может принести нормальному краалю смерть, болезни, различные несчастья.
Половая связь с женщиной из кузнечной касты может послужить причиной появления дефективных детей либо же собственной смерти при ближайшем набеге… Масаи… берут новые железные изделия у ручья, на определенном отдалении от кузнеца, и моют не только изделия, но и руки, которые могли коснуться тех мест, что «загажены» кузнецом.., используя порой также жир вместо воды». Даже объяснения эти, как мы видим, тоже звучат весьма странно…
Африканский кузнец-литецщик за работой
А вот другая народность – Ва-Чагга, обитавшая к северу от Килиманджаро, – и уже совсем иное отношение к мастерам. Металлурги здесь образуют уже родственные группы. Они совсем не презираемы, но внушают страх и почтение. Объясняют это тремя причинами. Во-первых, они производят смертоносное оружие; во-вторых, они познали секрет «связывания», или сварки железа; и наконец, потому что их молоты и кузнечные мехи являются сверхчеловеческим творением. Кроме того, их изречения могут не уступать прорицаниям шаманов. Человек, заказывающий у кузнеца какое-либо изделие, может, кроме того, всегда попытаться расспросить его и о собственном будущем. Но при всем этом существуют препятствия в матримониальных делах; посторонний человек не любит выдавать свою дочь замуж за кузнеца, поскольку вероятный развод с ним таит в себе великую опасность. С другой стороны, табу на брак дочери кузнеца с посторонним зиждется на особой опасности, заключенной в крови кузнеца. Страх этой крови столь силен, что не сыскать человека, который пролил бы умышленно кровь кузнеца.
В немалой степени все это служит сохранению эндогамности кузнечных кланов.
А что же наши каргалинские горняки и металлурги? Каким социальным статусом были «награждены» они: высоким или низким? И возможно ли распознать это на наших материалах?
Без сомнения, эго был обособленный, возможно, даже эндогамный клан профессионалов. Характер их обитания и род занятий говорят об этом недвусмысленно. Вряд ли можно сомневаться также, что их, как и всех прочих мастеров этой пугающей профессии, весьма опасались соплеменники. Ведь они общались с совершенно непонятными для непосвященных и таинственными духами горы и пламени. Но обособленность еще не влекла за собой презрение, а размещение поселков на вершинах холмов совершенно не означало принадлежности к социальной верхушке. Однако что было в реальности, мы не знаем. Погребальные материалы также не проясняют ситуацию: их могилы стандартны, а набор погребального инвентаря не отличается на общем фоне этой обширной восточно-европейской культуры ни бедностью, ни богатством. Трудно сказать также, был ли женат тот двенадцати- или тринадцатилетний мальчик-литейщик, могилу которого мы раскопали на Каргалах. Ясно только, что он был инициирован в группу мастеров скорее всего уже с момента его полового созревания.
Может быть, наиболее справедливым окажется предположение, что статус каргалинских мастеров не отличался крайностью. Не исключено, что здесь к металлургам,. как и у африканского народа Ва-Чагга, относились с почтением и страхом.
Такого гигантского скопища костей исследователи не знают: более двух миллионов костей с ограниченного участка наших раскопок в Горном. Почти невозможно предположить, что все это бесчисленное стадо крупного рогатого скота разводили на Каргалинских холмах местные горняки. Вряд ли эти десятки тысяч коров пошли в пищу относительно немногочисленному клану горняков и металлургов. Почти наверняка громадное число животных было принесено в жертву, к такому выводу нас решительно склоняют параллели с африканским горно-металлургическим ремеслом.
Кузнец племени Ва-Чагга, например, всегда обязан получить что-то ценное за свою работу, даже если он перерабатывает и переделывает некое орудие для собственной семьи. Сын или родственник отдает ему телку. А вручение молота чаще всего сопровождается более пышными ритуалами, поскольку это орудие очень опасно, особенно для тех, кто ритуально не связан с ним. Уже до начала изготовления молота коваль получает от клиента козу. По мере производства работ окруженная участниками ритуала коза приносится в жертву, а ее мясо варится, чтобы создать видимость радушия. Раскаленный молот необходимо остудить в специально приготовленной диковинной смеси, которая должна содержать кровь животного, его желудок и множество иных странных вещей. Цель этого ритуала – обеспечить великую потенцию изделия и минимум ущерба от него.
Если же у кузнеца что-то не ладится, он загадочными словами вешает заказчику: «Молот спит, и металл-вождь желает чего-то от тебя. Я должен держать это железо и не ковать его, покаты не удовлетворишь его». И заказчик тогда должен притащить еще одного козла. После неких загадочных ритуалов кузнец продолжит свою работу. Но каждый очередной сбой вновь явится причиной получить в жертву еще одно животное.
Древесный уголь распадается в огне на мелкие куски, что может быть связано с его скверной транспортировкой или хранением. Но, оказывается, и такое «смертоносное» предзнаменование нужно искупить опять-таки жертвой козла.