Вина лежит сегодня только на мне. Мои родители уже в аду. Они давно мертвы, их жизнь уже позади. А меня оставили жить. Рожденный виновным, я и остаюсь виновным.
Самое страшное – это сны. Они приходят ко мне каждую ночь. Всегда один и тот же сон. Я знаю его, как фильм, который видел уже сотню раз. Они хватают меня из постели, силком тащат через комнату, по лестнице и вталкивают в авто.
Они – это мужчины в полосатой униформе. Авто мчится через город. Снаружи в него проникает шум. Люди кричат «ура» и пронзительно визжат. Порой мне кажется, что когда мы едем по улице, прохожие приветствуют нас. Мы подъезжаем к зданию, которого я не узнаю. Меня стаскивают по ступеням в подвал, срывают ночную пижаму и вталкивают в какое-то помещение. Дверь за мною запирают…
На стене – душ, и в душевые отверстия, тихонько посвистывая, как будто из плохо завинченного велосипедного клапана, медленно уходит воздух. Мне трудно дышать, сдавливает горло. Бросаюсь к двери, пытаюсь ее открыть… Трясу ее, кричу, горло перехвачено, глаза горят – и тут я просыпаюсь. Чаще всего встаю и уже больше не подхожу к кровати. Спать я больше не могу. Едва смыкаю глаза, все начинается снова – меня стаскивают с кровати и так далее…
Бывает так, что этот сон я вижу раза два в неделю. Часто месяцами он мне не снится, но однажды приходит снова.
Врачи? Я был уже не меньше чем у дюжины. Больше всего мне «нравятся» те, кто спрашивал меня, что означают эти сны. Каково мое мнение, почему они мне снятся? Кто из нас сошел с ума? Должен ли я им рассказывать, что я… Начхать!
Иногда я себе представляю, что убиваю кого-то. Выискиваю кого-нибудь мне неизвестного. Убиваю его и являюсь в полицию. Все кончено. Оставшуюся жизнь я сижу в тюрьме. Там, где и должен быть. Раз уж в ней не сидел мой отец. Меня мучают, бьют целыми днями. Я должен выполнять бессмысленную работу. Но все это лучше, чем теперь. Посмотрите на меня. Невиновный, я живу жизнью виноватого.
…Родители бежали в Южную Америку. Другая фамилия, новые паспорта. Новое начало в «свободном мире». Но не анонимно, как ты думаешь. В окружении истинных друзей и соратников по борьбе. Приезжают в новый город, их там уже ждут, отвозят на машине… Друзья обнимаются, их провожают в новый дом, где все уже есть, и начинается иная жизнь. Пока не приходится уезжать. И снова, в другом месте – встречают. Нас ждали повсюду.
…Я родился в 1950-м. К тому времени, когда мне исполнилось десять лет, мы переезжали уже четыре раза. Затем стало спокойней. Мы постоянно жили в какой-нибудь южноамериканской стране. Никто нас больше не искал. Или, по крайней мере, не находил. Вы не поверите, но позже мы снова получили немецкие паспорта.
Ныне я – немец. Немец и сын преступника. Осужден пожизненно; основание – сын убийцы. Осужден за родителей, которые жили, как мясники. Знаю ли я, что они в действительности делали?
Вероятно, мой дорогой папочка, который приводил домой женщин из лагеря, наутро отправлял их в газовую камеру. Или сохранял им жизнь, помогал как-то… А любимая мамочка возвращала своего шофера в зону, если машина недостаточно блестела, – и заводила себе нового.
«Ничего такого» он не делал. «Ничего такого» и она не делала. А что же было? Например, приезжают на грузовике в польскую деревню. Евреев высаживают на кладбище, женщин и мужчин порознь. Мужчины выкапывают длинный ров, женщинам и детям приказывают раздеться и аккуратно сложить свою одежду и драгоценности в различные кучки. Однажды, один-единственный раз. отец был настолько пьян, что говорил о том, как это было ужасно, когда приходилось поодиночке добивать детей из пистолета, – «эти идиоты-солдаты целились из пулеметов слишком высоко, по взрослым».
Господи, любимый папа! Каким хорошим человеком он был! Он плакал, рассказывая об этом. «Это были ужасные времена, – причитал он, – слава Богу, что они уже прошли». Он ошибался, мой любимый папа. Эти времена не кончились.
Знаете ли вы песню «Они пришли, чтобы меня увезти»? Я пою ее всегда про себя.
Они еще вернутся, говорю я вам. Мои родители свое уже получили. В 1968 году они погибли в автомобильной катастрофе – сгорели в машине. Треск, грохот. Их нельзя было опознать. Это было великолепно, как атомная вспышка! К сожалению, я этого не видел, но охотно бы на это поглядел. Их обоих похоронили в Аргентине, хотя в завещании моего отца было оговорено, что он хочет быть похороненным в Германии. Но я этого не сделал. Я помешал этому! После его смерти ничто не должно было иметь продолжения. Никаких приказов, никаких предписаний.
Ночью после похорон я вернулся на кладбище и помочился на их могиле. Топтал все вокруг, бушевал, плакал: это было ужасно. Мой прощальный привет. Больше я там не был.
И самому мне не хотелось бы быть там захороненным.
Почему моим родителям пришла эта безумная идея: после всего, что было, иметь еще одного ребенка? Создать семью. Как это понимать: жили как черти, а как умереть – так ангелами, что ли? Мы всегда жили хорошо, все имели. Денег было всегда достаточно. «Акции Райнхарда», вам это что-нибудь говорит? В тех краях многие были из Германии. С таким же прошлым, как и мои родители. Все жили хорошо. Большие дома, бассейны, прислуга. Средства поступали от «Райнхарда». Кое-что прихватили из Германии.
Когда мне было десять лет, отец купил дом и открыл бюро по продаже недвижимости. Он пригласил в гости всех своих товарищей из нашей округи. Многие жили здесь еще раньше. Вокруг все было немецким. Немецкие школы, немецкие магазины, по воскресеньям все посещали церковь, потом пили пиво в маленьком ресторанчике. Обычно только свои, немцы- победители». Да, поражения здесь не замечали. Разбомбленные города мы знали только по картинкам. Здесь, в Аргентине, все постоянно в цвету. Вечная весна, плодоносящая земля. Рай для «победителей».
«Зачем я появился на свет?» Знаете вы эти слова? Так сказал Йодль после того, как его в Нюрнберге приговорили к смертной казни. Блестяшая фраза. Хороший вопрос, не правда ли? Я читал все, что тогда говорилось на этом процессе. Франк был единственным, кто выразил сожаление по поводу того, что произошло. Я часто представлял себе, что сказал бы мой отец. Думаю, он ни одним словом не выказал бы сожаления, не упомянул бы о своей вине.
Когда он бывал трезв, то был героем. Победителем! Всегда голос немного громче, чем у других, всегда серьезен, решителен. Не посмеивался, а смеялся, громко смеялся, а затем снова – серьезен и собран. И прежде всего, справедлив и последователен. Приходит кухарка на работу на десять минут позже – ей отказывают от места. Он регулярно проверяет состояние газона после того, как его подровняют. Новой прислуге точно объясняется, как должны стоять стаканы в стенном шкафу. И наказывали меня согласно определенному ритуалу. Я, подняв руки вверх, должен был стоять у стены. Отец бил меня по заднице пять раз тонкой бамбуковой палкой, мать находилась рядом и наблюдала. После этого она обнимала меня и утешала, отец уходил. Потом я должен был зайти к нему в комнату и попросить прощения. Оказывается, я его, беднягу, огорчил.
Однажды из шкатулки, которая стояла на письменном столе моего отца, пропали деньги. (Он всегда держал там немного денег для чаевых.) Отец решил показать нам, как следует поступать в таких случаях. После обеда он созвал прислугу: кухарку, горничную, садовника. Им был дан час времени (при этом он расхаживал перед ними взад и вперед) на то, чтобы они указали виновного, иначе их всех уволят.
Мне было тогда двенадцать лет. Для меня это был важный момент. Я окликнул отца и сказал, чтобы он оставил прислугу в покое, – деньги взял я. Отец отослал прислугу из комнаты и орал, как помешанный. Но знаете, что его больше всего бесило? Он неистовствовал потому, что я сказал это по-испански! Он кричал, что я опозорил его перед прислугой. Это был мой первый маленький триумф. Я был горд тем, что вывел героя из равновесия.
В нашем районе жили евреи-эмигранты. Все тоже из Германии. В школе, в некоторых классах, одну половину учеников часто составляли евреи, другую – неевреи, большей частью дети старых нацистов. При этом – никаких личных контактов между ними. Более того, нередко дело доходило до драк и настоящего группового насилия. Я не был драчуном. Я был толстяк и сластена и в драках вечно бывал бит. Истинно офицерский сынок. Но другие ребята нашей банды вели себя, как на войне. То они нападали и избивали кого-нибудь из евреев, то те колотили одного из нас – это происходило регулярно, с переменным успехом. Я для этого не подходил, со мной не хотели играть, на меня не обращали внимания. У меня совсем не было друзей. Чаше всего я был один, ни с кем не дружил – ни с теми, ни с другими. Как будто мертворожденный, искусственно возвращенный к жизни: искусственная почка, железные легкие, пластиковое сердце, а руки и ноги привинчены к телу.