Как же населена Россия с ее условиями? Как ни странно, равномернее США, Канады, Китая. Мы не теснимся в одном углу, а скорее расплылись по равнинному океану суши, где нет резких природных рубежей. По курьезной версии XVII века, само имя Россия произошло от слова рассеяние. Ошибка, но символичная.
Наши самые пустынные автономные округа не так пусты, как северные территории Канады, где на 100 кв. километров нет и пары жителей, и контраст с обжитой зоной в России куда меньше. Отчасти это следствие традиционного заселения высоких широт, а отчасти наследие ГУЛАГа и шире — почти дарового труда. Население таежной и приполярной зон резко выросло в первой половине XX века и не сокращалось до 1990-х годов. Споры о судьбах Севера велись в СССР лет двадцать, а города в Заполярье все росли, пока оттуда не побежали и лишние, и нужные кадры.
В общем, суровость климата мы усугубили небрежением к нему и к людям, в нем живущим. Однако так ли все ужасно и фатально?
Да, наш климат континентален, контрастен и зимы у нас холодные — но ведь зато летом теплее. Неужто лучше климат побережий и островов северной Атлантики, где ни лета, ни зимы — почти одинаково сыро и прохладно? Ну да, в России бывают неведомые морскому климату засухи. Зато сухие морозы люди переносят легче. Потому и земледелие, и население сильнее сдвинуты в глубь континента и в более высокие широты, чем у других северян. Недаром говорится: что русскому здорово... И наоборот, конечно. Добавим к этому менявшиеся мотивы сдвигов на север и восток, от пушнины, за которой шли землепроходцы, до прогнозов М.В. Ломоносова (богатства России будут прирастать Сибирью) и Д.И. Менделеева, писавшего, впрочем, что центр населенности будет двигаться к обильному землей востоку и благодатному югу (а не к северу). Но великий сдвиг завершен, причем геоцентр городского населения топчется под Уфой вот уже 40 лет. Исчерпаны и его мотивы, и ресурсы, прежде всего демографические.
Нам не изменить времени, места, климата или национального характера. Хотя все это тоже меняется независимо от нас, но уповать, к примеру, на глобальное потепление явно не следует. Еще неизвестно, станет от него лучше или хуже. А вот на выработанную веками народную стойкость, умение адаптироваться к свойствам российского пространства можно положиться. Наша страна встречала много вызовов и умела находить достойные ответы.
Напомню, что перечень главных типов таких вызовов у английского историка АЛойнби (1991) включает вызовы суровых стран, новых земель, исторических ударов. С ними, причем наиболее трудными, но удачно выдержанными, Тойнби связывал само рождение цивилизаций, например, Нового Света — переселенческих и принявших вызов новых земель. Все зависит от способности цивилизации и ее творческой элиты искать и находить ответы. В конце концов, можно учиться и у природы. Возьмем наш Дальний Восток, где зимой — сибирские морозы, летом — почти влажные тропики. По правилу пессимиста (езды на велосипеде и т. п.), биота там должна быть самой бедной. А она богата, и тигры уживаются с кедрами. Разве мы так не можем?
Людям свойственно заблуждаться, но порой они способны это признать. Кстати, это случалось с упрямыми детерминистами XVIH века. Так. графде Бюффон, директор парижского ботанического сада, считал, что человек может приспособиться к любому климату. Но вот о природе и ресурсах Америки он почему-то был нелестного мнения и полагал, что леса там редкие, животные мелкие, а недра скудные. Возмущенный Томас Джефферсон лично выражал ему свой протест. И Бюффон извинился, когда получил из штата Мэн скелет и шкуру гигантского лося. В общем, ограничение по Бюффону оказалось мнимым.
Нечто похожее творится с оценками природного потенциала России. Он вроде бы вдвое больше американского (Львов, 2001). Только резко преобладает минеральное сырье, рента от которого — это 3/4 всей чистой прибыли (капитал — 1/5, труд — 1/20). Есть и мощности по его переработке.
Этой мощи и нашего «демпинга» боятся.
Но главное — это внутренние следствия сырьевого крена в экономике. Нас ведь в три-пять раз больше, чем жителей Канады, ЮАР или Саудовской Аравии. Добыча и первичная обработка сырья занимают 15-20 миллионов работников. Что делать остальным 50 миллионам — работать в третичном секторе? Но его рынок пока узок по бедности людской. Природе- и людорасточительство (а это явления в общем-то одного порядка) нам уже не по карману. Зависеть от цен на нефть, когда она ниже мировых по качеству, а добыча и перекачка обходятся дороже из-за климата и расстояний, не только унизительно — неперспективно. Впрочем, это отдельная и специальная тема. А мы еще не разобрали второе базовое отличие.