Но и Аэций через три года после победы над своим бывшим другом и через год после его смерти станет лишним человеком в римской правящей клике и будет убит на глазах императора Валентиниана. Кто-то из свидетелей этой расправы потрясенно скажет государю: «Вы сейчас левой рукою отрубили себе правую руку!»
Истина часто глаголет невинными устами. Через год сам император погибнет от рук заговорщиков, а еще через гол заморские варвары — вандалы — захватят беззащитный Рим и разорят его так, что имя этого народа сделается бранным словом на долгие времена. Такова судьба первого «римлянина с душою варвара», как называют Аэция современники. Такая же судьба постигает и «варваров с душою римлян», тех, кто выходит за рамки племени, становясь имперскими полководцами.
Такова была судьба вандала Стилихона и Одоакра из племени сквиров. Он свергнет последнего главу Римской империи — Ромула Августула. носам падет жертвой еще более удачливого коллеги — рекса Теодориха Готского. Он спокойно примет власть над Италией, разоренной, обезлюдевшей и готовой покориться любому завоевателю.
Легко понять, что защитить ее вообще невозможно. Но можно и нужно строить заново. Большинство участников стихийной стройки стремятся к идеалу национальной церкви и национальной державы. Но стороннему наблюдателю (каким был Августин Блаженный) давно понятно, что этот идеал недостижим. Поэтому дальновидные политики и церковники (вроде императора Феодосия, папы Целестина или блаженного Августина) стремятся к созданию державного либо церковного интернационала, который со временем превратится в содружество наций, охватит все Средиземноморье или даже больший регион Евразии.
Но даже эти строители воображают будущий интернационал стабильным сообществом народов, как будто лишь стабильные состояния обычны для человеческого социума. Но это не так. Нестабильные этноценозы. участники которых активно соревнуются между собой, внося разные вклады в общий котел, столь же обычны.
Но аналогии с прошлыми событиями мало полезны для участников ойкуменической культурной революции. Ведь ход событий фиксируют летописцы либо историки, вросшие в свое время в свой социум. Геродот или Полибий, Тит Ливий или Аммиан Марцеллин описывали вековой ход истории как стихийный процесс, недоступный сознательному управлению.
Но искусство выбора реальной цели или формирования удачного мнения, то есть адекватной модели исторического процесса в масштабе веков и десятилетий (или хотя бы лет и месяцев), это высокое искусство еще долго не превратится в строгую и понятную науку. Ремесло политика долго остается чисто экспериментальным. Только поэт может верно угадать смутные чаяния отдельных личностей и больших народных масс, и редкий политик может удачно выбрать простые средства для воплощения личных или коллективных чаяний.
Середина V века выявила в Средиземноморье большую группу таких умельцев и провидцев. Вместе они успешно творят новую цивилизацию из того пестрого сырья, которое оказалось сброшено в этот регион благодаря вековой державной активности римлян, вековому кипению богословской мысли на стыке Эллады с Востоком, вековому течению товаров и людей вдоль Шелкового пути и той вековой засухе в Евразийской степи, которая сменилась вековым увлажнением в пору рождения Восточного Рима.
...степняки вернулись в родную Восточную степь, прервав долгий, вынужденный и мучительный симбиоз с обитателями долины Хуанхэ. Переселение народов в Дальневосточной ойкумене завершилось в конце IV века, теперь сглаживаются державные следы былых переселений и набегов.
Самый важный из этих следов — контроль двух больших кочевых народов (тюркоязычных хуннов и монголоязычных табгачей) над коренным населением долины Хуанхэ. Владыка табгачской империи Вэй, царь Тоба Дао, завершает борьбу среди варваров-гегемонов уничтожением хуннского царства Ся и воссоединением всей долины Хуанхэ под властью вчерашних варваров. Он уверенно вытесняет хуннов из долины Хуанхэ в степь, и хунны уходят, потому что им теперь есть куда уйти. Вместе с хуннами уходят их добровольные союзники тибетцы и многие коренные китайцы: многих из них сплотила недавно общая буддийская вера. Если бы, напротив, Ся одолело Вэй, тогда буддизм, вероятно, стал бы государственной религией в Северном Китае, а затем распространился бы и на Южный Китай.