Они и вправду делали все возможное, чтобы аварии случались чаще, а устранение длилось как можно дольше.
— Пожалуй, пойду, — засобирался профессор.
Он только сейчас понял, что сидит в верхней одежде, а от заснеженных ботинок на полу расплывается лужа. Ее вид окончательно сконфузил Николая Вальтеровича — нагадил в помещении, как шелудивый пес. Вскочил и, поджав хвост, метнулся к двери.
— Погодите, — удивился спешке Несусвет, — вам нужно подписать договор о выделении средств ИНЯДу. Второй транш пойдет завтра. Соберитесь, Николай Вальтерович, вы сам не свой.
— Я же не могу подписывать…
— Почему? Сегодня трудовой коллектив заключил с вами новый договор на год, с повышением зарплаты. Вы снова директор. Кстати, это не мешает вам по-прежнему состоять в знати. — Несусвет подмигнул. — Вы же гонимый властью и претерпевающий от нее.
Он подал Бронскому авторучку и с деланой задумчивостью добавил:
— А третий транш будет, как только примем захватчиков ИНЯДа и их главаря.
Подписать…
Превозмогая непослушание ног, Бронский приковылял к столу, взял ручку с золоченым пером и долго примерялся к бумаге. Орудие норовило выпасть, но профессор совладал с нервами и поставил размашистую закорючку.
Развернулся и опрометью пошел на выход.
— Нужно на всех страницах, — ударил в спину голос Карпа Наумовича.
Бронский остановился, перевел дыхание и повернулся по-строевому, на пятке.
Четким шагом приблизился к подносу, хватанул чаю, прямо из пиалы заел текучим медом и решительно двинулся обратно на передовую.
— Ein Mann sterben kann… а одной не миновать.
Бумаги подписывал чуть ли не с закрытыми глазами. Так в детском саду едят манную кашу с комочками — полезную, но невкусную…
…Всю дорогу в автобусе до ИНЯДа Бронский представлял, как деньги придут на счет, он обналичит их, бросит в лицо Несусвету и его помощнику с воровской внешностью. Сгребет — и в рожу! Потому что нечестно доводить институт до обнищания, а потом пользоваться директором, как проституткой, которая мечтает: потерплю немного, заработаю и заживу по-человечески.
Выйдя из автобуса на конечной, Николай Вальтерович преодолел полосу препятствий из снежных брустверов, талой воды и дорожной грязи. Пробрался к входу в институт, перебежкой миновал двери бухгалтерии, юркнул в кабинет. Отдышался, глядя на узорчатые замороженные стекла. Изо рта шел пар — с декабря институт отключили от отопления. Половину сотрудников пришлось уволить в первую волну реформ, еще четверть — во вторую. Часть уволилась сама, устав тратить зарплату на простуду. Осталась кучка, которой некуда бежать.
Николай Вальтерович достал из шкафа бутылку и стакан. Дунул в него, налил половину.
Выпил.
Жизнь стала чуточку проще, пейзаж за окном прояснился, несмотря на ранние сумерки. Желание бросаться деньгами в чиновников показалось забавным.
Три человека вышагивают по тротуару — широко, чтобы «случайно» толкнуть прохожего. Из-под затертых курток к земле стремятся спортивные штаны, обрываясь у лодыжек кроссовками.
Трое идут в тишине, сплевывая и дымя сигаретами.
— Эй, мужик, стой! Дай позвонить. Не ломайся, я только посмотрю. Нормальный аппарат. Мужик, слушай. — Главный из трех, Тоша Гвоздь, достает бумажку и читает: — Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катеров.
— Катетов, — поправляет дядя в дубленке.
— Ты, короче, не умничай. А телефон твой я забираю. Как чего? Нравится он мне.
Прохожий пытается вернуть телефон, получает несколько ударов и лежит на снегу.
— А ты с какого района? А тут что делаешь? А знаешь, что дельфин — это не рыба, а млекопитающееся? А мне пофиг, что «-щее». Шапка у тебя хорошая. Дай примерить.
На декабрьском ветру холодно старичку идти домой без шапки. Ничего, добредет, болезный.
— Пацаны, закурить есть? — задает риторический вопрос Тоша. — А чего так дерзко разговариваете? Стоять, мы вас не отпускали.
Из трех таких же по возрасту пацанов вперед выходит один — в ярком, при свете луны, пуховике и джинсах с низкой «мотней». На ногах — стилизованные сапоги-кеды. На голове — теплая бейсболка, сдвинутая козырьком на бок.
Двое остаются сзади — хлипкие отличники.
— Ну, чего ты хотел? — спрашивает мелкий у спортивной троицы.
— Во-первых, — Тоша морщится, вспоминая наскоро заученный текст, — это… Плутон больше не планета на солнечной системе.
Бейсболка кивает. Бежать бы ее хозяину, но он стоит, не чувствуя угрозы.