Штаб сопротивления сменил прописку и расположился на пятом этаже столичной Горуправы.
— Не бывает таких совпадений, Степан Романович. Чтобы за четыре недели до выборов власть пошла ва-банк. У них прочная позиция: мы сами облажаемся, зачем рисковать?
— Так может догадались, что у нас раздрай?
— Э, нет. Понятно, что раскол должен был произойти рано или поздно, но эта публика любит действовать наверняка.
— Так шо, работает предатель?
Командиры смотрели друг на друга, как будто одним взглядом определяется чужой среди своих. Рёшик молчал, Розуменко дул на чай, Яся разливала кипяток по чашкам в углу комнаты.
— Как и рядовым знатокам, нам нужно определиться: мы под властью или самостоятельно, — сказал Рёшик, сев обратно за стол. — Публикуем манифест — вернуть работу интеллигенции и повысить зарплаты бюджетникам. Взамен — отказываемся от власти, но оставляем контролирующий орган — Палату Знати.
Командиры переварили услышанное и покачали головами. Защелкали клавишами, отправляя сообщения главам первичных ячеек. Одни успели получить ответ, другие боролись со связью, третьи — и так знали, как решит отряд.
Розуменко подошел к короткому и высокому столу, за которым сидел Рёшик.
— Плевать они хотели на наши палаты. Как только откажемся, они ткнут пальцем: «Знать испугалась! Одна надежда на нас!». И тогда пути назад нет, они будут править, сколько захотят.
— Дармоеды и так будут править всегда. Как в сказке: «Мятежник пал, слава дракону!». Только драконами станете вы. — Рёшик встал, не выпуская из правой руки планшет. — Да поймите же, Степан Романович, нет во власти порядочных людей. Порядочность — признак профессиональной непригодности для политика. Мятежник обязательно становится драконом.
— Знаешь, Игорь Владимирович, можно сделать и жалеть, а можно жалеть, что не сделал. Я предпочитаю первое. Предлагаю голосовать.
Прямота Розуменко воодушевила собрание.
Пункты составили категоричные: «За манифест» и «За выборы». Думали, по демократическим принципам сделать графу «Воздержался», но решили, что случай не тот. Голосовать — тайно.
В тяжелую стеклянную конфетницу легли двадцать шесть свернутых бумажек — двадцать четыре местных командира, столичный начальник Розуменко и лидер Пользун. Голоса раскладывали в разные стороны — манифест и выборы. Считать доверили Истомину. Над конфетницей образовался круг зрителей, стояли в несколько рядов. Передние выкрикивали задним:
— Пять-пять!
— Семь-шесть в пользу манифеста!
— Десять-одиннадцать, за выборы.
— Тринадцать-двенадцать — манифест.
В руках у Володи осталась единственная бумажка, свернутая маленьким самолетиком.
— Выборы, — объявил Истомин, не поднимая глаз. — Голоса — пополам.
Круг разорвался — командиры заговорили между собой и по телефонам.
— Что будем делать, раскольники? — спросил Дюжик. Его ровный голос прозвучал громче общего гомона. Аркадий Филиппович так же сидел рядом с Володей, но теперь — вполоборота.
Рёшик и Розуменко оказались по разные стороны т-образного стола. Для полноты картины не хватало ковбойской амуниции.
— Чепуха эти ваши голосования, манифесты, палаты… вместо того, чтобы облегчить людям жизнь, усложняем.
— А облегчить хотите, выбрав за них?
— Да. Они так привыкли. Просто до нас за них делали плохой выбор.
— А вы, значит, мерило?
— Сам ты, Рёшик, мерило. Нужно что-то делать: а не языками трепать!
— Ну давайте отмутузим друг друга у всех на виду. И легче станет сразу, и правого определим!
Командиры заулыбались, пошли в ход додумки, как можно устроить дуэль и на чем. Например, сделать две виселицы и вышибать знаниями табуретку. Или веревку у ножа гильотины перебивать.
Розуменко смеялся громче всех, после каждой юморной «добивки» его охватывал спазм.
— Ты прав, Пользун, — наконец, выговорил он, разогнувшись, — и легче, и определим.
Хохот сошел на нет. Перекрывая последние смешки, Розуменко добавил:
— Только никакая не виселица. И не гильотина, — он хихикнул. — Стреляться, как поэты! У нас же творчество? Мы шедевр творим?
Веселье прекратилось. Все в ожидании уставились на Пользуна. Кто еще должен блеснуть мудростью, если не лидер?
— Выбор оружия за вами, Степан Романович.
Собрание возликовало. Все поднялись в едином порыве, кроме Истомина, который забрал свой самолетик и запустил его под потолок. Самолетик поднялся и тут же ушел в пике.