— Да хрена ли… — отговаривался он, приступая к чтению, — все равно не выйдет.
И действительно не выходило. К концу занятия Несусвет кипел от бессильной ненависти к себе и тому идиоту, которому пришло в голову учить взрослого, сложившегося и успешного человека. Как правило, встреча заканчивалась оскорблениями и внеочередной порцией валидола.
— Ничего страшного, — успокаивал тренер после которой по счету неудачи, — давайте попробуем астрономию.
— Пошел ты! — ответил Карп Наумович, глядя прямо в лицо. И не отводил глаз, пока тренер соображал, что это — не фигура речи, а приказ.
Затем поспешно собрался и, прощаясь, сказал:
— Передумаете — звоните. Я вернусь.
Несусвет скомандовал по громкой связи — принести чай с галетным печеньем. Жутко хотелось пива с воблой, но разыгравшийся аппетит нужно глушить дозволенными приемами. Иначе — дисквалификация, пожизненная.
— Вернешься… — бросил Карп Наумович в закрывающуюся дверь, — бумеранг ты, что ли?
Дверь хлопнула, хозяин кабинета не увидел, как тренер скорчился от боли и на четвереньках пополз к выходу из приемной. Не заметила этого и секретарь — занималась чаем и печеньем.
В кабинете зазвонил телефон — незнакомый номер.
— Алло. Я. Встретиться?! — Несусвет потянул руку к другому телефону и отложил его обратно. — Ну можно. Да хоть завтра в двенадцать. Подумаю. Жду.
Положил трубку и проговорил в сторону:
— Интересненькое дело…
Филипповна и Георгиевна засиделись на лавочке допоздна. Восемь вечера, уже прохладно, скоро сериал, а вот зацепились языками за тему и чесали, пока пупырышки не сточились. Только расходиться — ан тут машина во двор заехала, прямо к соседнему подъезду. Ну как тут уйдешь?
— Пьянь залетная? — предположила Филипповна.
— Не, иностранцы, вроде. Наркоманы, — возразила Георгиевна.
Розуменко, Истомин и Дюжик вышли из машины, поблагодарили водителя и закурили. Володя и Аркадий Филиппович жили в одном доме, на съемных квартирах — временном столичном прибежище командиров.
Розуменко приехал за компанию, его дом — двумя кварталами выше по улице.
Подошли трое, один попросил закурить, а получив сигарету, выкрикнул:
— Джордж Вашингтон выращивал марихуану в своем саду!
Дюжик успел сделать два шага вперед и заслонить собой Володю и Степана Романовича.
— Один человек из двух миллиардов живет дольше ста шестнадцати лет! — быстро проговорил Дюжик.
— Джеймс Кук брал в заложники короля острова Кеалакекуа! — заорал Розуменко.
Нападающие оказались внутри защитной сферы. Нанести ущерб не могли, а чужую силу ощущали в двойном размере.
— Это чурки с рынка разбираются, — догадалась Георгиевна, выглядывая из-за дерева.
— Ты слепая, что ли? — поинтересовалась Филипповна. — Это ж сутенеры с клиентами за проститутку дерутся.
Стычка переместилась от мусорных баков к пустой детской площадке.
— Средний айсберг весит двадцать миллионов тонн! — ударил Розуменко.
Противник кубарем выкатился из поля сферы. Остальные согнулись в боксерских стойках.
— На пароходах камбуз размещается сзади!..
— …а на парусниках — спереди!
Первый нападающий достал из кармана картонный прямоугольник и вслух прочитал:
— Размеры обуви придумал Джеймс Смит в 1792-м году.
Защиту прорвало на уровне щиколотки. Пока знатоки справлялись с шоком, боец вне сферы вытащил подельников наружу. Они пришли в чувства и приготовились к атаке.
Но Дюжик залатал сферу постулатом из геометрии Лобачевского. Истомин шепнул медицинскую мудрость, окончательно вернув знатоков в боевое состояние. Из окна кричал Пользун, куривший на балконе. Другие соседи тоже высунулись, наблюдая за странной схваткой и грозясь вызвать варту.
По обе стороны сферы, накрывшей горку-слоника, люди были готовы высказаться в любой момент. Поняв ущербность своего положения, нападающие подняли руки и отступили к подворотне. Конфликт этим бы закончился, но Розуменко гаркнул в запале:
— Канарские острова названы в честь собак, а канарейки — в честь островов!!!
Двое, спотыкаясь отскочили. Третий упал на исходящий паром люк и не двигался.
Истомин прибежал первым: нащупал пульс, посветил в глаза, поднял раненому голову.
— Ну ты, Романыч, шмальнул. Зачем огнестрельным?
— Сорвался, — ответил Розуменко, — очень они мне не понравились.
— Обычные хулиганы. «Хомо гоп-стопус». — Дюжик приковылял последним, его зацепила фраза, которая разорвала сферу.