На этот раз воины Тури-хана далеко в тыл к урусам забрались. Хоть много их было, куда больше княжеской дружины, а нападали с оглядкой…
Когда монголы разглядели золотые косы урусской багатурши, один из них, должно, старший над всеми, гортанно крикнул что-то остальным.
Почти тут же страшный удар пикой вышиб из седла Всеволода. А то, что случилось дальше, показалось Анастасии сном. Потому что это будущее она знала.
Сейчас ухмыляющийся нехристь снимет с луки седла аркан и метнёт его. Она, ещё до того, как аркан свистнул в воздухе, почувствовала даже, как немеют её руки от тугой веревки. И аркан свистнул…
Увы! Молодая княгиня, зная все и предвидя, ничего поделать не смогла. Не владела, как должно, воинским мастерством, хоть и мечом могла биться. И тело её, молодое и гибкое, все равно не поспело за мыслью, как медленно она ни скользила…
Обе руки Анастасии оказались плотно прижатыми к телу. А потом её выдернули из седла, и она летела в воздухе, закрыв от страха глаза, но другой монгол подхватил женщину у самой земли и перекинул поперек коня.
Глава третья
Круп тощего, жилистого коня больно ударял Анастасию в грудь, и видела она лишь узкую степную дорогу, да клубящуюся над нею пыль.
Эта пыль забивалась пленнице в нос и рот, так что трудно было дышать. Отвратительный запах пота и немытого мужского тела проникал, казалось, в самые легкие. Молодую женщину вырвало, на что наездник не обратил никакого внимания.
Сколько времени продолжалась скачка, она не могла сказать. Лишь подумала, что, наверное, никогда не кончится. И потеряла обо всем представление, уйдя в спасительное забытье.
Все когда-нибудь кончается, и Анастасия, ещё лежа поперек коня, пыталась убедить себя, что ей просто снится страшный сон. Из тех самых снов последних дней. Вот сейчас остановят коня, снимут её, поставят на землю, и знакомый, родной голос князя Всеволода скажет:
– Опять, горлинка моя, дурное приснилось?
Ее сняли с коня, но не поставили на ноги, а сбросили наземь, как мешок с тряпьем.
Всё тело у молодой княгини болело, во рту было сухо и противно. Она даже не подняла голову, а так и лежала, прислонившись щекой к теплой пыли и закрыв глаза. Ей хотелось только одного: умереть!
Вокруг раздавались непонятные гортанные голоса, шумно фыркали верблюды… Она ещё никогда не видела их, но почему-то догадалась: верблюды! Без умолку стрекотали кузнечики.
Кто-то спокойный и властный отдал приказ на незнакомом языке, и её наконец подняли на ноги. И в тот же миг всё смолкло. Даже кузнечики, казалось, испугались чего-то и прекратили свой неумолчный стрекот.
Стоявший перед Анастасией немолодой человек – он никак не был моложе её батюшки – с широким смугло-желтым лицом внимательно разглядывал её маленькими, глубоко посаженными глазками-щелочками.
Он сказал что-то почтительно окружавшим его мужчинам, и к Анастасии кинулись сразу трое. Они стали срывать с неё одежду: мужскую, с косым воротом рубаху, кольчугу, штаны. И все бросали на землю. Кроме кольчуги. Ту передали главному. Он уважительно повертел её в руках, перебирая пальцами тонкие металлические кольца. Что-что, а ковать урусы умели!
Эту кольчугу подарил Анастасии князь Всеволод и, посмеиваясь, наблюдал, как она, готовясь к поездке, надевает её. Думал, верно, что она тешится, как дитя…
Но кольчуга отвлекла внимание степняка ненадолго, и глаза его опять вернулись к лицезрению беззащитной пленницы.
Она стояла перед ним в одной легкой исподней сорочке, красная от стыда. Степняк, видимо, хотел приказать что-то ещё, но, глянув в её полные слез глаза, на закушенную до крови губу, лишь махнул рукой, и Анастасию куда-то повели.
То, что с молодой княгиней происходило, она никак не могла постичь.
Настюшка, дочь боярина Астаха, со дня своего рождения жила среди добрых, любящих её людей. Шестеро сыновей было у батюшки. Шестеро, и одна дочь, которую обожали и родители, и братья, и няньки, и дворовые девки. Ибо была она и в детстве красива, как ангел, со светлыми густыми волосами и огромными зелеными глазами.
Выросла Настасья в неге и холе девушкой гордой, вольнолюбивой. Напасти всякие дом Астахов стороной обходили, а если что и случалось, у батюшки её Михаила Астаха хватало силы и влияния любую напасть от дома отвести. Если его дочь и знала, что на белом свете беды с людьми случаются, то, в основном, из сказок да страшных историй, кои рассказывали ей словоохотливые нянюшки.
Потому никак она не хотела верить в то, что нынче беда случилась именно с нею, и воспринимала происходящее как бы со стороны, близко к сердцу не допуская, только руки-ноги почему-то её плохо слушались.