Люди перешептывались, наивно скрывая рты ладонями, будто и так не было понятно, что они обсуждают. Словно гиены, брошенные в вольер и грызущие одну и ту же кость. Веками.
- Лёв, - подбежала девушка Таня, заискивающе смотря в глаза. - Я сейчас переоденусь и проведу тебя. Погоди! Хорошо?
Симпатичная брюнетка, более чем достойная мужского внимания, что уже добрый месяц провоцировала его к первому шагу, одними и теми же недвусмысленными намеками. Жаль, Таня не понимала насколько она отдаляет это внимание своими действиями. И не из-за отсутствия симпатии, а потому что он знал себя, или по-крайней мере, так ему казалось, и прекрасно мог представить, как скоро все между ними закончиться.
Не обращая на нее внимания, он шел вперед, смотря сквозь. Взгляд дырявил девушку, людей, вещи, стены, мир, так ни на чем и не останавливаясь.
...реакция засорила кровь...
Он никогда не был компанейским человеком. Никогда не любил шумных сборищ, множества знакомых с которыми общий язык доводилось находить с таким трудом. Люди казались ему проблемными существами по своей природе. Вечно что-то пытающиеся доказать, дальше выпятить грудь, выше прыгнуть, глубже нырнуть. Не осознавая или не желая осознавать, что, на самом деле, подавляющее большинство их поступков, даже мельче пыли. Просто у каждого из них, внутри, урчит свой пылесос, порождающий отвратительную бездну пустоты и отчаянья, которую пытаются заполнить всеми доступными способами.
И еще больше всего он не любил самого себя, потому что был таким же, одним из них. Особенно сейчас, в момент когда понимание своего проступка наждачной бумагой, вскрывало глаза.
Назревала буря. За окнами магазина успели сгуститься тучи, прогоняя неугомонных прохожих. И только внутри него была пугающая, непоколебимая тишина. Давящая и заполняющая морозной коркой не только теплокровное тело, но и все пространство до краев стены, нарисованной одним взмахом кисти событий, вызвавших звонок.
В некотором смысле он был даже рад этому состоянию экстатического отупения. Сейчас оно хотя бы имело под собой особенно вязкую почву. Тело, следуя четкому протоколу умело отредактированных привычек, делало все за него.
...реакция проникла в мозг...
Что-то происходило. Но не имело решительно никакой важности. Тучи разрослись достаточно, дабы низвергнуть из себя заждавшуюся влагу. Гремел гром и сверкали молнии. Временами достаточно ярко, чтобы освещать надвинувшиеся сумерки. На какое-то мгновение показалось, что это впервые происходит без его личного вмешательства. А потом пришло смешливое понимание отсутствия вышеупомянутого участия в чем-либо вообще и когда бы то ни было.
Сквозь холодные струи, изрешетившие несокрушимую стену, потихоньку начали проскальзывать некие подобия мыслей.
...реакция довольно заизвивалась...
Он обещал ей, что все изменится. Не само собой, конечно. Его руками. Преисполненное надежд и уверенности сердце повело разум на поводу в далекую дорогу. Оставив позади давным-давно больную мать в столь же остро больном городке, как сам этот мир. Вместе с грузом не только его несбывшихся обещаний, но и ее несбыточных надежд.
Надежд, увы не на его слова. А на возвращение.
Теперь он свободен. От ответственности за слова, за ее веру. За уверенную и упертую стойку потащившую через полстраны к успеху. Победе быть никем и делать ничто.
Все дабы оправдать его отсутствие в великих делах мира сего, наличием сдерживающего рычага в виде нелепого и вечно мешающего человечка, посчитавшего себя собственником его жизни и будущего. Человечка всегда что-то ему говорившего в силу своей несдержанности и скудоумия, ведь если ты такой умный - почему сейчас здесь, а не где-то на всемирно известном курорте в окружении роскоши и достатка?!
Я же не настолько глуп, чтоб на это купиться...
Ага. В точку...
Вновь прогремел гром, сверкнув сияющей плеткой. Он кричал. Давясь пустотой в груди, но не издав ни звука.
...реакция ворковала...
Понимание и осознание. Всему допустимыми шпионскими уловками, изобретенными за историю человечества, они умело прокрадывались сквозь завалы иллюзорной твердыни, от которой теперь осталась лишь стена. Скорее стеночка. Почти что бумажная.
Еще с момента отъезда. Тогда, в поезде, он ощутил стыд и желание извиниться за сказанное у перрона вечно взволнованной женщине, выпустившей его в мир.
"Я не собираюсь всю жизнь провести в этой дыре, как ты!"
Поздно. Уже спустя неделю, ветры, наполненные дыханием совершенно незнакомых и таких чужих, реалий, тихо шепнули, - "А сможешь?".
Месяц, - "И?".
Год, - "Ясно".
С тех пор - тишина. До этого дня. Что на этот раз?
"Поздно".
Стоило покинуть убогий дом, город и такую примитивную жизнь, чтобы теперь "услышать это". Стоило слышать похвальбу своего ума и способностей от кого угодно, кроме нее. Мимолетно радоваться разделу мизерных побед с теми, кто лишь был прохожим, но не постояльцем. Надеяться на собственные силы, будучи единственной овцой посреди пастбища, полного волков. И фальшиво поддакивать самому себе, объясняющему самому же себе, почему твое течение вдруг становиться глубоководным, вместо к солнцу стремящегося. Стоило придавать значение единожды мелькавшему, чем светящему всегда.
...реакция ликовала...
Вдруг в памяти всплыло неожиданное понимание, что почти пять лет, единственный кто ни разу не забыл о твоем дне рождения, об утолении твоего голода, самочувствии и здоровом сне, и при этом ни разу не напомнившего о данных обещаниях, была именно она.
Многое пришло на ум в этот момент. Многое было переосмыслено и наконец понято.
- Прости... - скорее для него же, прозвучал голос из его уст.
...реакция добралась до сознания...
Немного поубавившийся туман в глазах, начертил вокруг контуры хорошо знакомого парка в его районе и, неожиданно в меру пострадавшей от рук и ног вандалов, скамейки. Благодаря все тем же выкидышам искусства, свет исходил лишь от одного из фонарей, метрах в двадцати прямо по курсу.
Мокрое, в меру холодное, дерево было именно тем необходимым резонатором собственного внутреннего мороза, раскинувшего сети по каждому сосуду изувеченного эмоциями тела. Лишь для того чтоб заставить осколки тепла сонно ворочаться, собирая осколки мифического сердца. Не того что кровь циркулирует. Нет. Речь о том месте, где сейчас ныла дыра.
К сожалению, однажды разбитое уже никогда не будет прежним. Ясность этих мыслей радовала. С момента звонка прошло уже, наверное, больше нескольких часов и времени для консолидации размышлений за трещащей стеной, было более чем достаточно.
Как? Почему? Что теперь делать?
Бессмысленные вопросы крутились вокруг пчелиным роем не потому что в действительности надеялись получить ответы. А просто потому что так и должно быть. Иначе смысл всего теряется сам по себе, уступая место утопическому безразличию и пустоте. Даже не так. Не пустоте, а отсутствию чего-либо имеющего хотя бы намек на весомость.
Ты не знал? Такое случается сплошь и рядом. Мы люди, буквально созданы для таких происшествий. И довольно самонадеянно полагать, что затеянная кем-то или чем-то, давным-давно, игра, будет протекать с одними и теми же фигурами. Тем более, будучи ограниченной лишь одной, пусть и такой большой, игральной доской. А правила? Только что, прозвучали шепотками ветра.
Тяжелый свинец разлился внутри, делая тело похожим на вату, что искупалась в кипятке. Кажется, он даже ощущал собственное сердцебиение, изнеможенно нежась во тьме ночи, то ли дело страдающей от неистового зверя, что повис над городом, метая молнии сквозь шквальный огонь ливня.
Он никогда не боялся ни грома, ни молнии. Наоборот. Буйство небес всегда завораживало, пробуждая из самых глубин того восторженного мальчишку, с открытым ртом прильнувшего к дрожащему стеклу окна. В этом была некая волшебная чистота и чудо детской веры в понятия и вещи куда выше понимая и осязания.