— Что ты Балсик про Алесея говолись?!Тозе не знаесь где он, — в голосе ее слышалось огорчение. Постепенно девочка все настойчивее и настойчивее бросала на маму взгляды. Видно теряла терпение и вот-вот должна была уже напрямую спросить о парне.
Захарьина со вздохом отложила вязание на столик. С такой егозой в доме спокойно не посидишь. Рано или поздно Мила начнет к ней приставать с вопросами. Женщине же и ответить пока нечего.
— Мила! Хватит там с игрушками возиться. Положи своего Барсика. Все ушки ему уже, наверное, оборвала, — решительно хлопнула она в ладоши, привлекая внимание дочери. — Уточек покормить не хочешь?
Кроха тут же вскочила на ноги и задорно тряхнула головой с кудряшками. Конечно, хотела покормить уточек. Кто в здравом уме, не захочет этого? Индоутки были практически ручные и сами едва не запрыгивали на ручки, едва увидев в них горбушку хлеба. Возня с ними у Милы всякий раз вызывала кучу радостных эмоций и превращалась в настоящий праздник: гремел звонкий смех, слышалось кряканье и хлопанье крыльев.
— Возьми побольше хлебушка. И не забудь, что у утки-папы крылышко еще не зажило, — девочка, пританцовывая на месте, кивала на каждое материно слово. — Еще теплее оденься…
Последнее летело уже вслед. Превратившаяся в самый настоящий вихрь, девочка оказалась у стола с хлебницей, через мгновение у вешалки со своей шубейкой. Натянув одежду, она что-то прокричала матери и хлопнула входной дверью.
Захарьина же грустно улыбнулась в ответ. Поднялась с места и пошла к вделанному в стену бару, где у нее хранился алкоголь. Ей нужно было срочно выпить что-то крепкое. Поэтому и отправила Милу кормить уток на улицу. Незачем было ребенку видеть, как мама пьет.
— Что Барсик, думаешь, я злая стерва? — с бокалом в руке, Захарьина подняла с дивана многострадального плюшевого тигра. Ей нужно было выговорится. Слишком долго она все держала внутри себя. Сейчас и Барсик мог сгодится. А то, что он не мог говорить, было даже лучше. Пусть просто слушает, а то вдруг ругать бы ее начал. Женщина горько усмехнулась своим мыслям и продолжила. — Ошибаешься, никакая я не стерва. Н-е-с-т-е-р-в-а! Я боюсь снова ошибиться! Понимаешь меня, глупый ты тигр?! А если все случится, как тогда?
У нее ведь уже были ученики — целых двое, трагичная судьба которых, словно висевший над головой дамоклов меч, много лет тяготила ее.
Первым учеником был ее собственный сын, решивший пойти по стопам мамы и стать целителем. Поначалу все шло хорошо. Подросток, а это самое лучший возраст для обучения, все премудрости на лету схватывал. Все у него получалось, как нельзя лучше: и силу быстро набирал, и легко отдавал ее. Одна беда слишком порывист был. Эмоции из него едва не фонтаном бились, что целителю большой вред может принести. Может не сдержаться и весь при лечении выложиться. Неспроста ведь в этом искусстве такое внимание придается самообладанию и контролю. Словом, не уследила она — «сгорел» он, как спичка. Тогда девочку одну к ним после аварии принесли. На вид чистый неземной ангелочек: волосы беленькие, фигурка хрупкая, глазки голубые. Голосок под стать. Говорить начинает, словно колокольчики звенят. В аварии поломало ее сильно. Считай, кончалась уже, когда на стол к ним в клинику положили. Сын увидел ее и словно в омут ухнул. Решил, во чтобы то ни стало вытянуть ее с того света. Всю свою силу одним махом отдал. Молодой, глупый, думал, наверное, что той силы у него немеряно, что снова прибавится. Только у всего есть начало и конец.
Второго ученика, сиротку без отца и матери, взяла Захарьина через два или три года после гибели сына. Увидела его на вокзале, где тот бродил неприкаянным от одной булочной к другой, и поразилась, как сильно этот чумазый подросток был похож на ее умершего Митеньку. Буквально все напоминало о нем: подчеркнутые скулы, высокий лоб, жесткие короткие волосы и прямой нос. Конечно, пригрела она сиротку. Не смогла поступить иначе. Когда тот освоился, то попросился к ней в личные ученики. Захарьина тогда не долго думала. В облаках витала, не могла насмотреться на мальчишку, в котором все сын чудился. Новый ученик оказался чудо, как талантлив. Учился с особым упорством: с ненасытной жадностью тренировался, запоем читал специальную литературу. Сутками готов был помогать ей в клинике, в которой не раз и ночевать оставался.
На второй год обучения стала целительница замечать за ним неладное. Гнильцу в ученике в виде корыстолюбия почувствовала, но долгое время старалась на него внимания не обращать. Думала, молодой еще, все играет в нем, перебесится и снова все в норму войдет. Паренек ведь так и говорил. Мол, хочу хорошо пожить: чтобы у меня был хороший костюм и дорогой мобиль, чтобы каждый день ходить в модные клубы. У пациентов стал выпрашивать дорогие подарки, затем откровенно вымогать крупные суммы. Естественно, ему все сходило с рук. Какой пациент, лежащий на операционном столе, откажет врачу? А целителю, от которого зависит твоя жизнь? У него появились дорогие часы, перстень с драгоценным камнем, начали водиться крупные суммы денег. Частенько начал пропадать в городе, откуда нередко приходил навеселе.