20 сентября
Пришел Володька… и сразу спел и засмеялся… Чудо какоето… «Я — коней напою, я — куплет допою…» И все рады ему и счастливы.
9 октября
Высоцкий:
— Валера, я не могу, я не хочу играть… Я больной человек. После «Гамлета» и «Галилея» я ночь не сплю, не могу прийти в себя, меня всего трясет — руки дрожат… После монолога и сцены с Офелией я кончен… Это сделано в таком напряжении, в таком ритме — я схожу с ума от перегрузок… Я помру когда-нибудь, я когда-нибудь помру… а дальше нужно еще больше, а у меня нет сил… Я бегаю, как загнанный заяц, по этому занавесу. На что мне это нужно?.. Хочется на год бросить это лицедейство… это не профессия… Хочется сесть за стол и спокойно пописать, чтобы оставить после себя что-то.
21 декабря
Высоцкий подарил мне шапку нерповую, сторублевую:
— Ты должен последить за собой, а то это несколько смахивает на клоунаду… уже…
24 декабря
Вчера был прогон «Пушкина» «для умных людей». «Умные люди» хвалили, это шеф слушал. Как только дело касалось замечания какого-нибудь, тут же перебивал…
— Он никого не слушает, он никому не доверяет… А мы хотим, чтобы он к нам иногда прислушивался… Мне было стыдно, я просто в ужасе был вчера, мне хотелось подать заявление об уходе, — сказал мне Высоцкий.
А шеф сказал:
— Вы мало вкладываете в спектакль, вы во многом недобираете… И Владимир тоже… От вас я вправе требовать большего…
То же самое он сказал Володьке, в тех же выражениях, с той же мимикой. Он занял позицию — все отвергать и утверждать свое.
В театре скучно. Все это мне не нравится. Любимов делает свое, крепко и надежно. Спектакль будет интересный, но артисты останутся в той тени, против которой Высоцкий восстает:
— Хотя бы видно было артиста, элементарно осветить лицо… Я «мало вкладываю»?! Может быть. Я не вижу, куда мне вкладывать и как это делается. Я злюсь, переживаю, что не получается то, что задумывается в кино, — но потому, что я знаю, как сделать лучше, что из этого может прорасти в каждом конкретном эпизоде. А в театре, в этой монтажной пьесе, где у меня нет даже более или менее приличного куска с определенным смыслом, логикой и поведением, где бы как-то проявлялся характер…
Скучно стало мне работать на театре. Весело, правда, никогда особенно не было. Единственно на десятилетие — Кузькин. И форма утеряна, и беречь себя не для чего. Впереди «Турандот», Островский… Высоцкий все чаще раздражается, хочет выйти из «Пушкина», хочет на год-два вообще бросить театр, игру, сесть и писать. Ему понравилась моя последняя штука. Он советует мне писать роман. А на кой мне роман? Я потихоньку буду себе кропать такие вот лирические повестушки, которые и составят роман о моей жизни.
1973
5 января
Любимов:
— Говорят, ты пишешь рассказы?
Власова:
— Да, я читала, мне понравилось.
Любимов:
— Я не читал.
— Ну зачем? Если вы согласитесь потерять немного времени, я принесу вам полный текст, не исправленный цензурой…
Любимов:
— Куда-то все не туда пошли… Я начал писать стихи…
— Я знаю. Мне по секрету сказал Володя.
Любимов:
— Читал Слуцкому. Ему понравилось. Говорит — надо вставить в Брехта.
— Ну что же — вот и заработок. Театр — чистое искусство, не приносящее доходов.
12 января
Вознесенский зовет с собой в Томск на несколько выступлений во Дворце спорта. Высоцкий не советует:
— Зачем ты будешь при ком-то, кто бы это ни был? Не надо! Ты сам — Валерий Сергеевич.
25 января
Распевка. Приехал шеф. Я впервые, кажется, соскучился по нему чисто по-человечески, «физически». После распевки у меня садится голос. Не своим пою, наверное. Высоцкий не ходит на эти занятия. И меня спрашивает:
— А зачем ты ходишь? Тебе разве не хочется вместо этого сесть за стол и привести в порядок кое-что из своих записей?
27 января
Что тут было? День рождения Володи. Были у него. Марина привезла пленку с записями своими. Ну, хорошо. Утром проснулся с французскими туфлями.