Мучает совесть. Выпрыгнул из самолета, словно пойманный кузнечик из ладошки. «Караул, горим! Спасайся, кто может!» Паникер! Стукнулся ранцем о стабилизатор, парашют сам по себе раскрылся, потому что распоролся ранец! Повезло невероятно. Чуточку ниже, — и разрубило бы тебя, сержант Природин, пополам стабилизатором! Но откуда взялся дым?! Ведь это он меня сбил с панталыку. И тряска...
Вечером, когда уже стемнело, слышу — кто-то спрашивает меня в коридоре. Прикрыл глаза, притворился спящим. Вдруг Тоня?
— Будите, будите, чего там! — слышу знакомый голос Хатынцева.— Пока выпишут, успеет выдрыхнуться!
Сажусь в постели, разглядываю вошедших. С Хатынцевым майор Дзюба. В парадной форме, при звезде Героя. Бородка рыженькая и нос крючком, как у пирата.
— Здравия желаю,— приветствую обоих сразу.
— Здорово, милок! — говорит Дзюба.— Ты куда же драпанул из самолета? Мы его ищем по небу, а он, оказывается, в госпитале!
Оба подают руки. Посмеиваются. Хатынцев запросто говорит:
— В театр приехали, на премьеру. Вот и решили навестить.
— Спасибо, да только... Опростоволосился... Теперь на всю жизнь — пятно.
— Понять не могу, чего ты перепугался? — говорит Хатынцев. — Все шло, как по-писаному. Никаких отклонений.
— А дым откуда? — спрашиваю.
— Дым? — удивляется Хатынцев.— Что-то не заметил. А-а! — вдруг догадывается он.— Так это же из выхлопных патрубков! Когда сбавляешь газ до минимума — всегда мотор чихает, а из патрубков черный дым валит.
— И вибрация тоже? — спрашиваю.
— И вибрация в пределах нормы,— уточняет Хатынцев.— Чтобы свалить машину на крыло и войти в штопор, убирается газ до предела. Скорость создается минимальная, иначе самолет не свалится. Самолет как бы останавливается в воздухе и начинает трястись. Все правильно.
— Честное слово, товарищ лейтенант, я не знал об этом! — оправдываюсь я.
— Вижу, что не знал,— соглашается Хатынцев.— Моя вина. Надо было проинструктировать.
— Ладно, Сергей,— говорит Дзюба.— Давай пойдем, а то опоздаем. Есть хорошая поговорка: «Хорошо, когда все хорошо кончается». И на этот раз она кстати. Выздоравливай, сержант! Вижу, не очень-то ушибся, раз сидишь?
— Чуть-чуть побаливает.
— Ну, ладно, выздоравливай! Спокойной ночи! Утром сделали рентген. Врач сказал, что отделался легким ушибом. С месячишко, мол, полежите, и все, как рукой, снимет.
— С месячишко?!
— А вы как думали! Это, брат ты мой, не санчасть. Это — госпиталь.
После обеда лег вздремнуть. Вдруг в коридоре оживление, и влетают в палату Тоня, Оля и с ними Чары. Не ожидал, что сегодня нагрянут. Тоня опережает всех, опускается на колени и принимается целовать меня. Целует и приговаривает так нежно, как только умеет одна она:
— Маратка, миленький мой. Бедненький... Покажи, где болит. Тебе помочь чем-нибудь? Говори, что тебе надо?
— Ничего не надо, Тонечка, мне хорошо...
— Так уж и хорошо. И ничего не надо?
— Только тебя, — шепчу я ей. — Я соскучился страшно.
— А у меня экзамены. Головы поднять некогда. Все время сижу за учебниками.
— Разрешите хоть поздороваться,— говорит Чары и ставит чемоданчик у кровати.
Тоня садится на край кровати. Оля и Чары пожимают мне руку.
— Ну и врезался ты,— говорит Чары.— На стабилизаторе вот такая вмятина. Ранец в клочки разнесло Теперь весь полк опять спорит. Одни говорят: «Марат перепугался — выпрыгнул». Другие твердят: «Марат решил доказать, что можно с «Ил-10» прыгать!».
— По-моему, нельзя,— твердо отвечаю я.— Только в исключительных случаях. Когда уже терять нечего.
— Вот привез тебе сапоги и все остальное,
Тоня с Олей сразу, как только Чары отошел, начинают забрасывать меня самыми наивнейшими вопросами. Ни одна, ни другая не знают сути дела. Знают, что задел ранцем за хвостовое оперение,—и все. И очень хорошо, что не в курсе. Еще неизвестно, как квалифицировала бы мой прыжок Тоня. Может быть, назвала бы трусом — и баста. Так это и выглядит со стороны, если не вникнуть в суть обстоятельств. Вот и в полку уже спор: струсил или, наоборот, проявил сознательную храбрость с риском для жизни? А я сказал бы: ни то и ни другое. Просто я решил: «Довольно жертв!» и выскочил из самолета.
Девчата принесли мне виноград и яблоки. Оля тотчас берет графин, идет с фруктами к окну и моет их, высунувшись во двор. Там сидят на скамейке больные. Они сразу же — с шуточками к ней. Солдаты, что с них возьмешь? Оля откликается на их шутки, и Чары вдруг вежливо, но настойчиво одергивает ее: