– Я сегодня останусь в академии, – сообщает Кай.
– Ради экзамена?
– Ага. Не хочу таскаться туда-сюда.
На территории академии находятся три общежития: женское, мужское и для сирот. В первых двух останавливаются ребята, прибывшие из других регионов страны, или те, кто не хочет жить с родителями, но для них проживание платное.
Общежитие для сирот отличается от двух других. Само помещение маленькое, как и комнаты в нём. Старое, потрепанное жизнью здание – вот что приходит на ум при лицезрении детдома для сидеров.
– А куда дальше двинешься? – интересуюсь я.
– Сама знаешь, на Битву.
– Давай отбросим этот вариант.
– Всё ещё считаешь это варварством, а Высшего тираном? – приподнимает чёрную бровь Кай.
– А разве это не так? Тут и умом блистать не надо. Всем понятно, что в смерти девятерых нет никакого смысла. Это не по-человечески.
– Это пустяки по сравнению с тем, что нам даст Битва.
– И что же она нам даст? Ах да, смерть в юном возрасте. Такой пункт как раз имеется в моём списке желаний.
– Если мы победим, то нас ждёт величайшая карьера! Мы станем одними из приближённых к Высшему или сможем поступить куда захотим без всяких экзаменов.
– Ты же понимаешь, что шанс проиграть у каждого Тригона больше, чем победить?
– Эш, я уверен в нашей победе.
– Нашей? – уточняю я, точно ослышалась.
– Нашей. Ты же сиротка, к тому же талантливая. Так что ты точно попадёшь на Битву, как и я.
– Я не хочу на Битву, Кай.
Я уже давно не обращаю внимания на напоминания о моей сиротской жизни. Но когда разговор заходит о Битве и моём точном участии в этой кровавой резне, мне становится слегка не по себе от того, что никого не интересует, хочу ли я это.
Кай лишь улыбается краешками губ.
– Я никогда тебя не понимал.
– Ну, а я не понимала тебя, – пожимаю я плечами. поправляя рукава просторной кофты, чтобы полностью скрыть руки примерно до кистей.
Кай фыркает, закатив глаза цвета расплавленного золота. Почти каждая девчонка в академии хотя бы раз утопала в них, любуясь и остальной красотой Кая: заострённые черты лица, ровный загар и чёрные волосы, аккуратно зачёсанные назад.
– Ты бы могла узнать о своих родителях. Высшему наверняка доступна такая информация. Кто знает, может ты и не аномалия вовсе.
Чистота сидеров не так уж важна. Большинство из нас полукровки, то есть один из родителей обычный человек, а другой сидер. Чистокровных тоже достаточно, но гораздо меньше, и многие из них любят называть себя идеальными сидерами. Также есть сидеры, которые родились от обычных людей. Именно таких меньше всего. Именно над такими больше всего издеваются из-за их крови. Именно таких называют аномалиями.
Такой являюсь я. Так как во всех документах вместо имён родителей стоит прочерк, меня с рождения приписали к аномалиям.
– А разве важно, аномалия я или нет? Другим человеком меня это не сделает.
Кай смущённо улыбается.
– Да, прости. Я вовсе не это имел в виду.
– Забудь. Меня больше беспокоят Рико и Оливер. Им всего двенадцать, даже и думать страшно, что с ними произошло.
– Их найдут. – Кай мягко кладёт свою ладонь поверх моей. – Вот увидишь, с ними всё в порядке.
Я не спрашиваю, как я увижу это, да и узнаю ли вообще, если всё-таки попаду на Битву. Вместо этого устало вздыхаю и убираю руку от ладони лучшего друга.
– Кай, но ведь ни одного пропавшего ещё не нашли. Ни живым, ни мёртвым.
– Значит, они будут первыми.
Кай тоже убирает руку, а его глаза выдают напряжение и неловкость, которую он почувствовал, но ничего не говорит по этому поводу. Ему прекрасно известно, что я не фанат прикосновения и всей тактильности в целом. Конечно, настоящая причина известна только мне, а Кай не настаивает, чтобы я её рассказала. Но тем не менее он часто пытается взять меня за руку, если замечает мою тревожность или волнение.
– С ними всё будет хорошо. Кто бы это не сделал, он за это поплатится.
– Сомневаюсь, что Раль хотя бы пальцем пошевелит ради их поиска. Она ничего не делает ради детей, лишь говорит красивые слова на публику. А на деле плюётся ядом, – замечаю я.
Я убираю выбившуюся прядь русых волос за ухо и смотрю на часы. Я едва не падаю с подоконника, увидев, куда указывает минутная стрелка.
– Святой Нептун! Я совершенно забыла про сегодняшнее дежурство!
– Дежурство? Но ты уже завтра покинешь детдом навсегда!
– Если бы Раль это интересовало, но все сидеры были бы более счастливыми. И она гвоздём меня к стене прибьёт, если я не появлюсь в детдоме через семь секунд!
– Всё настолько серьёзно?
– Серьёзней, чем ты думаешь
Я вскакиваю с подоконника, схватив сумку, и уже пускаюсь бежать, оставив Кая в недоумении. Вспомнив, что я не попрощалась, я быстро машу рукой и бегу к выходу.
Выбежав на улицу, я мчусь в сторону детдома, огибая столпившихся учеников. В лицо дует лёгкий ветер, из-за которого волосы прилипают к губам. По пути мне попадаются дети с их родителями, которые радостно и воодушевленно рассказывают о самых разных событиях. Взрослые их внимательно слушают, смотрят с любовью. Я же никогда не знала этот взгляд. Подбегая к детдому, я замечаю в окнах грустные лица сирот, которые уныло наблюдают, как другие дети уезжают домой, к родителям.
Я уже давно решила для себя, что любовь родителей мне не нужна. Я всё время живу без неё, а значит смогу и всю оставшеюся жизнь.
Перед обшарпанной дверью приюта я сбавляю темп, пытаясь отдышаться. Вместо волос на голове спутанное гнездо, рукава толстовки поднялись, и тут же одёргиваю их. Выровняв дыхание, я распахиваю дверь и едва не врезаюсь в миссис Раль, которая стоит за дверью, точно часовой.
– Где ты шлялась? – услышать любезность от миссис Раль всё равно что узнать, кто скрывается под маской Высшего.
– Я только из академии. Вы сами задержали меня срочным собранием.
– Собрание закончилось сорок минут назад. Дорогая моя, и что это за внешний вид?
Я театрально смотрю на свою одежду, не понимая в чём суть проблемы.
– Сегодня последний день, – говорю я и притворно улыбаюсь. – Какой смысл мне появляться в школьной форме, которая мала мне уже второй год?
Директрису вовсе не волнуют мои размеры, как и вся моя жизнь в целом.
– В уставе академии подробно написано, что ученик обязан ходить в школьной форме, – говорит она мне медленно, будто общается с умственно отсталой. – Твоя дисциплина, Вентерли, оставляет желать лучшего.
В маленьких глазёнках Раль блестят злые искры. Я хочу обойти её, но из-за огромной массы директрисы это вряд ли получится. Я делаю шаг назад, чтобы не стоять так близко к этой женщине.
– Скажи мне пожалуйста, какой пример ты подаёшь остальным? Ты выпускница, кандидат на Битву! Но ты позволяешь себе такую роскошь, как опаздывать на дежурство! Это твои обязанности, и ты, дорогая моя, должна их выполнять. – Раль тыкает в меня пальцем, и я инстинктивно отхожу ещё на шаг.
На собрании её настроение было чуть получше. Тогда она могла и поорать, а сейчас же использует свой сладкий голосок, от приторности которого хочется блевануть прямо на месте.
– Или ты на Битву перехотела?
– Я и не горела желанием туда идти, – говорю я, прежде чем подумать.
Раль набирает в лёгкие побольше воздуха и подходит настолько близко, что больше не загораживает своим массивным телом проход, открывая возможность проскользнуть, чем я и пользуюсь.
– Мы не закончили, Вентерли! – кричит мне вслед Раль.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не показать ей средний палец.
В столовой ещё никого нет, так что злобная директриса зря устроила мне весь этот концерт с обвинениями. Я быстрым шагом спешу на кухню, затягивая на ходу низкий пучок из волос. На хлипком гвоздике висит старенький, потрепанный жизнью, как и всё в этом общежитии, фартук. Завязав его и кинув сумку на пол, я уже хочу приступить к делам, как меня отвлекает тихий стук по распахнутой двери.