Быть самой старшей в детдоме – задача не из лёгких. Дети младше десяти воспринимают меня как старшую сестру и бегают ко мне по любому поводу. А ребята постарше всячески пытаются вывести меня из себя. К таким относится и двенадцатилетний Джон, попавший в детдом полтора года назад. После меня именно Джон самый старший. Но это если не считать пропавших Рико и Оливера.
Сейчас я совершенно не хочу трогать Джона. Парнишка точно переживает из-за пропажи своих друзей. Именно Оливер и Рико полтора года назад первые, после меня, подошли к Джону, потерявшему своих родителей. И если меня он слушать не стал, то его ровесники смогли ему помочь.
Вчера я его совершенно не видела. Он пропустил и обед, и ужин. Даже в коридорах мы не пересекались. Уилл и Ли, его соседи по комнате, сказали, что весь оставшиеся день после занятий Джон провёл в комнате, слушая музыку.
Я осторожно выглядываю из комнаты и вижу, что весь пол залит водой, доходящей мне примерно до щиколоток. В центре всего этого стоит Джон, а вокруг него плавают обломки от цветочного горшка, сам цветок и куски земли.
– Святой Нептун… – протягиваю я, понимая, что произойдёт, если такой погром увидит Раль, которая просто души не чает в своих цветочках. И ей будет абсолютно наплевать, что силы Джона вышли из-под контроля.
Я тут же собираю всю воду воедино, нагреваю её, превращая в пар. Меня замечает Джон, лицо которого мрачнее в тучи. Волосы взъерошены, а глаза красные, опухшие.
– Проваливай, – сквозь зубы цедит он и пинает остатки горшка.
– Нет, – отчеканиваю я и подхожу к нему, стараясь не смотреть на пострадавший цветок. Джон пострадал намного больше, чем это растение, которое лично меня всегда раздражало.
С Джоном у нас достаточно напряжённые отношения. Он часто не даёт мне покоя, но также нередки и просьбы дать совет или же помочь с домашкой. Обычно именно он помогает мне справиться с неугомонными малышами. А ещё любит настраивать их на какие-то шалости вместе с Оливером и Рико. Мне же приходится с ними разбираться. Бывают времена, когда мы с Джоном хорошо проводим время за разговором, а иногда он выплёскивает все эмоции на меня.
Джон облокачивается на подоконник, практически не дыша, сдерживая рвущиеся наружу слёзы.
– Джон, я понимаю тебя, – говорю я и кладу руку на его плечо. – Оливер и Рико всем нам дороги, и мы все за них переживаем.
– Особенно ты, – фыркает он. – Так переживаешь, что сама сматываешься на Битву.
Я замолкаю. Джон прекрасно понимает, что это зависит не от меня, но всё равно это делает. Неспециально. Ему просто нужна помощь.
– Джон, если бы я могла, я бы с удовольствием осталась, – говорю я.
– Врёшь, – бормочет он. – Даже если тебя не возьмут на Битву, ты всё равно уйдёшь. В университет, подальше от этого поганого места.
Я вздыхаю. Я не ненавижу приют, несмотря на то, сколько раз меня здесь били, сколько раз запирали одну на всю ночь в холодном подвале, сколько раз оставляли без еды. И если побои в основном я терпела от старших ребят, которых уже здесь нет, то все наказания мне доставались от миссис Раль.
Мне было всего шесть лет. Я снова влезла в драку с мальчишками в два раза старше меня. А всё из-за того, что те издевались над маленьким тогда Оливером. Моя губа разбита, во рту металлический вкус крови. Всё тело в синяках. Раль схватила меня за запястье и тащила вниз, в подвал. Я кричала и отбивалась так, как только могла. Открыв дверь, она бросила меня, как бесполезный мешок мусора, на каменный пол. Коленки содраны в кровь, рука жутко болела. От бессилия я лишь заплакала.
– Неугомонная дрянь, – сплюнула эти слова Раль. – Неудивительно, что Плутон забрал твоих жалких родителей. Ты просто недостойна этой любви.
И эти слова остались в моей памяти, как что-то верное и правильное.
Мне восемь. Середина летних каникул, поздняя ночь. Я сидела у себя в комнате, читала книгу, и лишь тусклая свеча освещала пожелтевшие страницы. Дверь с грохотом распахнулась, да так, что я чуть не опрокинула свечу. На пороге стояла миссис Раль.
Слёзы потекли по щекам из-за её крика. Умоляла вернуть книгу, ведь остановилась на интересном моменте. Извинялась, буквально ползала на коленях. За несоблюдение комендантского часа осталась без еды на три дня. Раль заперла меня в моей же комнате, забрав всё, что могло меня увлечь. Несколько раз выводила меня в уборную и давала стакан воды. Остальным сиротам запретила даже подходить к моей комнате.
– За что вы меня так любите? – пискнула я, вздрагивая от слёз.
– Ты недостойна любви, – снова ответила она.
В десять лет ко мне пришло осознание, что надо с этим что-то делать. Достаётся не только мне, но и всем остальным сиротам. Уже тогда я всячески плевала на бессмысленные правила Раль. Я снова оказалась в подвале, но на этот раз, чтобы освободить бедного ребёнка, которого директриса туда посадила. Я воровала еду в столовой, чтобы принести тем, кто в наказание голодал. Я защищала младших, давала отпор старшим и Раль.
Я уже не обращаю внимания на наказания, больше не плачу. А лишь смело смотрю в глаза директрисы.
В последний раз я провинилась вчера, но обошлось без наказания. А наказывали меня в последний раз в начале мая, на выходных. Тогда мне приспичило поздно вернуться – я до позднего вечера гуляла по городскому парку вместе с Каем. Но Раль это не волновало, а меня не трогало желание идти в её кабинет ночью и выслушивать выговор. Тогда она перехватила меня рядом с моей комнатой и повела в подвал. Я уже настолько к этому привыкла, что не видела смысла сопротивляться. Но на этот раз всё немного хуже.
Я сидела на холодном полу и со скучающим видом разглядывала ногти. Судя по шагам, Раль уже ушла. От скуки я решила заглянуть в океан, как от мыслей меня отвлёк знакомый голос.
– Ты заслужила это, – сказал Кай.
– О-о, – рассмеялась я. – Теперь у меня глюки.
– Может быть. – Кай мерил шагами и без того маленький подвал. – Но тебе всё равно.
Я кивнула. Эта галлюцинация могла даже развеселить меня.
– Это так странно, – продолжил глюк. – Мы дружим с тобой десять лет. Редко ссоримся, быстро миримся. Много времени проводим вместе.
– К чему ты ведёшь, глюк? – спросила я.
– Ты недостойна этого, Эшли Вентерли, – прищурился ненастоящий Кай. – Недостойна любви. Ни моей. Ни этих детей из детдома. Ни своих родителей. Ты недостойна ни чьей любви.
– Я знаю, – спокойно ответила я. – Мне не нужна любовь, лже-Кай.
– Ты достойна лишь ненависти, презрения, отвращения, – произнёс с нажимом глюк. – Кто ты такая, Эшли Вентерли? Зачем ты вообще живёшь? Зачем тебе жизнь?
Я не ответила.
Всю ночь лже-Кай шагал вокруг меня и повторял одни и тебе фразы: «Ты недостойна любви», «Ты никто», «Зачем ты живёшь?», «Почему именно ты?».
Лишь недавно я вспомнила о Знаке Зодиака миссис Раль. Скорпион. Творец иллюзий. Всё это сделала она.
– Что сделала Раль? – спрашиваю я Джона.
Тот округляет глаза, словно не может понять, как я поняла это так быстро.
– Она не собирается искать парней, – говорит он. – Просто сделает вид, чтобы лишь успокоить всех. Создаст видимость хорошей директрисы. А потом и Оливера, и Рико признают мёртвыми.
Я обнимаю его за плечи и приживаю к груди. Пусть я и терпеть не могу прикосновения, но ему они сейчас необходимы. Джон не выдерживает и начинает плакать. Я успокаивающе глажу его по голове.
– Если я попаду на Битву, – твёрдо говорю я, – то встречусь с Высшим и уговорю его принять хоть какие-то меры. Обещаю, Джон.
– Его не интересуют сироты.
– Значит, будут интересовать.
Мы ещё несколько минут стоим так, в обнимку. Джон молчит, изредка всхлипывая. К моему горлу тоже подкатывает ком, а вместе с ним и слёзы.
Спустя пару минут Джон успокаивается и отстраняется от меня. Он шмыгает носом и оглядывает лежащее на полу растение вместе с мокрой землёй и осколками.