Помня об уговоре с принцем, Ли Соль просила уберечь честь девушки.
Серкан воодушевлённо взобрался на повозку, владелец которой согласился подвезти их в одну из ближайших северных деревень. Главное, чтобы его не укачало в пути.
Сначала они посетят горячие источники, а затем отправятся на восток на гору Тайлань, где их могла ожидать богиня, способная исполнить любое желание за определённую плату.
— А что случилось с тем человеком? — поинтересовался Серкан, удобно расположившись на стоге сена. Повозка наконец тронулась. — Надеюсь, он больше не смел приходить и тревожить тебя, Орин?
— Нет, — ответила она, прижимая колени к груди. — В городе прошёл слух, что на следующий день Ин Дагилю — будто бы — отрубили левую руку, — боязливо произнесла девушка.
— Я тоже об этом осведомлён, — согласно кивнул Рустем, почёсывая бороду. — Возможно, император учудил. Но с чего бы вдруг?..
Тот всегда был неоднозначной личностью, а потому нельзя было прочитать, что творится у него в голове. С одной стороны, Ханун обладал достаточно покладистым нравом, но, с другой, ему была присуща некая своенравность: он был способен на многие неоднозначные поступки, однако чаще всего сохранял проявляемую ко всему и вся холодность.
Серкан поднял ладонь вверх, и оба говоривших замолчали. Принц не стремился и дальше развивать эту тему и тем более знать, почему так произошло… однако укол вины уже вонзился ему прямо в сердце.
Тяжёлое дыхание вторило продолжающимся упражнениям с мечами: что Его Высочество, что его приближённый сняли верхние одежды, оставшись только в штанах. Серкан умело отбивал удары Рустема, с каждым разом всё стремительнее оттачивая свой навык, пускай это и забирало слишком много сил. Орин, смотря на них с немым восторгом, не могла оторваться, украдкой разглядывая друга.
Его тело ещё не было очерчено совсем по-взрослому, а плечи и спину покрывали застарелые, оставшиеся от плети шрамы. Когда-то нежная, не имевшая ни единого изъяна кожа приобрела неровности и шероховатости. Солнечные лучи заставляли поблёскивать капли пота.
Серкан свалился на мягкую траву первым, переводя дух от накрывшей его усталости; тем не менее он чувствовал бесконечно много счастья от подобного рода тренировок. Подойдя к нему, Орин уселась рядом, вручая принцу флягу с водой.
— Благодарю, — юноша жадно припал к горлышку и лишь тогда ощутил своего рода смущение: без верхней одежды он выглядел достаточно непристойно.
— Где же вы всего этого нахватались? — приблизился Рустем и также потянулся за сосудом, сделав пару глотков. — Не верю, что вас никто не обучал…
— Я всё делал сам! — Серкан понимал, что нагло лгал, но не хотел выдавать правду; в конце концов, он поклялся наставнику никогда не выдавать его.
— Почему вы не желаете рассказать всё так, как оно есть? — Орин положила голову на плечо Его Высочества, и он, массируя, зарылся пальцами в её волосы. Та блаженно прикрыла веки. — Неужели это такая страшная тайна?
— Не совсем… просто давай не будем заводить этот разговор. Хорошо?
— Не думал, что когда-то у вас появятся от меня тайны.
Это задевало самолюбие приближённого. Они были знакомы с детства, а тут у Серкана появился секрет, которым он не делится и молчит, будто воды в рот набрал.
— Хотите сказать, вы не нуждаетесь в моей защите и помощи?
— Почему же сразу столь категорично? Я не способен читать, и кто-то должен делать это за меня… да и писать тоже. Знаешь же, что в основном выходят каракули, за которые часто ругает учитель. Однако картины… они лучше, потому что рисую то, что попросит моя душа.
Принц всем сердцем любил искусство.
— А как вы познакомились со своим стражем? — спросила Орин. Девушка пригрелась на чужой груди, начисто позабыв о рамках приличия.
Да и волновали они её сейчас меньше всего.
Серкан надулся, вспомнив, как однажды сильно расстроился из-за отсутствия карпов в пруду.
Через несколько дней к нему заявился Рустем и потащил маленького принца ко всё тому же пруду. Он усадил Серкана возле воды и заставил кормить карпов, которых сюда привезли по его просьбе.
— Не думаю, что это стоит твоего внимания, Орин. Уж слишком забавная история. — Скорее, Его Высочеству было стыдно доводить до сведения подруги, каким же плаксой он был в далёком детстве. — Просто он мой карп.