— Лезь, — говорю я Корину, — твоя очередь.
— А вдруг змея? — мнется он;
— Растопыришь лапки — и ножом ей в пузо р-раз!..
— Значит, в пузо р-раз?.. — мрачно уточняет Стась и плюхается в воду.
Не хотят водоросли отпускать нас. Не хотят. Вроде бы и не держат: ластятся, колеблются под лодкой. Но чуть «Корифена» трогается с места, вцепляются в нее руками-стеблями. И мы по очереди лезем в воду… Мы уже устали. Мы измучились. Руки в ссадинах и ушибах. Петр, срезая водоросли, состриг себе ножом клок кожи, и теперь мы его не пускаем за борт: кто знает, может, запах крови привлечет какое-нибудь морское чудище. Того же гигантского змея… С моей легкой руки мы уже все верим, что «он» действительно есть. Что "он* под нами: таится среди водорослей, следит за нами, приглядывается. И лезть в воду все страшнее. И тяжелее: в ногах противная слабость, руки дрожат, и пальцы еле стискивают рукоятку ножа. Мы подолгу бултыхаемся в воде, очищая винт. А стебли, кажется, стали во много раз крепче, они не поддаются, сопротивляются.
Вечереет. Солнце катится по кромке горизонта. Первые звезды, еще блеклые, зыбкие, зажигаются над нашими головами. Свежий ветерок потянул с запада. Там, над красным диском, громоздятся темные тучи.
— Давай, Коля, лезь… — Валентин помогает натянуть мне маску, и я, чувствуя, как все мое существо сжалось в маленький, испуганный комок, опускаюсь за борт. С минуту повисаю на руках. Мое лицо еще рядом с лицом наклонившегося над водой Валентина.
— Да нет тут ничего, — шепчет он.
Мы уже полдня не говорим, а перешептываемся. Как будто нас может подслушать этот «кто-то», обитающий в колеблющихся подводных джунглях. Вода всплескивается, я жадно втягиваю воздух через трубку. Тут уж совсем темно. И от этого еще страшнее. Стебли колышутся вокруг, нежно, осторожно касаются то ног, то спины, и я вздрагиваю от каждого прикосновения. Будто это не водоросли, а чьи-то гигантские языки облизывают мою скользкую от слизи кожу.
— Включай, Петя…
Лодка сдвигается с места. Застыв, напрягшись, мы смотрим друг на друга: вроде идем. Десяток метров, еще… может, пропустят? Вспененная винтом вода дорожкой стелется за кормой. Водоросли неряшливыми лопухами выскальзывают из мелких волн и неохотно опадают, сникают.
— Идем, ребята… — дрожащим голосом говорит Валентин.
— Ура… — шепчет Стась, сжимая мне кисть руки.
Рывок… мотор глохнет. Петр срывает с головы фуражку и швыряет ее на капот двигателя. Да, опять засели. Проклятые водоросли опять вцепились своими жгутами стеблей в винт «Корифены». Опять.
…Ночь. Подсыхающая слизь стягивает кожу — ощущение, будто мы одеты в тугие резиновые костюмы. Лежим вповалку на дне лодки и тяжело дышим: слизь залепила поры кожи. Мы не можем потеть, мы задыхаемся. Нет, так невозможно. Надо что-то делать… голова разламывается от боли, легкие распирают грудную клетку, зуд по всему телу. Смыть… надо как-то смыть эту пленку. Я поднимаюсь и, забыв про змея, валюсь за борт. Там, высунув голову и придерживаясь рукой за канат, я сдираю, смываю с тела слизь. Но когда вылезаю, клейкая жидкость опять обволакивает меня от шеи до пяток. Волосы на голове склеиваются, торчат сосульками, как на плохо промытой после клейстера кисти. Просыпается Валентин, пробормотав что-то, прыгает за борт, вслед за ним лезет в воду Стась. Потом мы опять валимся на дно лодки и забываемся тяжелым, душным сном.
…Утро. Солнце лезет в глаза, расковыривает веки своими горячими пальцами. Голова тяжелая, в висках мучительная боль. Все тело как ватное. Непослушное.
— Коля…
Открываю глаза. Это Петр трясет меня за плечо.
— Коля… как ты? Очнись!.. Садись… вот так. Пей, Петр помогает мне. Сажусь, прислонившись спиной к борту лодки. Скачков подает кружку с водой, и я жадно пью ее, потом выливаю немного в ладонь, обмываю лицо. Кожа на нем да и на всем теле горит, зудит.
— С ребятами плохо, — говорит Петр, — у меня тоже… голова. Как будто череп острыми гвоздями набит. Что делать будем?..
Придерживаясь рукой за планшир, подхожу к ребятам. Меня качает из стороны в сторону. Все кружится, колеблется. В глазах резь. И черные мухи… По-видимому, отравление. Наверно, в слизи макроцистис содержится какой-то яд.
Корин мечется, хрипло дышит широко раскрытым спекшимся ртом. Валентин неподвижно лежит на спине, губы его покрыты ломкой, сухой коростой. В некоторых местах она полопалась и по щекам стекают быстро подсыхающие струйки крови. Валентин и Стась блестят, как новенькие гуттаперчевые куклы…
— Что делать будем? А?.. — Петр скребет, сдирает с тела блестящую шелуху… Загнемся ведь…
— Смыть ее надо, Петя… Дай полотенце… Разрезай на две половины… Помоги открыть пробку.
Пальцы слабые, никак не выковыряют деревянную затычку, Петр достает нож, поддевает пробку, и она выскакивает из отверстия. В зашпаклеванном анкерке булькает вода. Бочонок почти полон. Во время ливня мы отремонтировали его и наполнили ливневой водой. По очереди мы смачиваем обрывки полотенца и начинаем смывать с себя отвратительную, остро пахнущую йодом и еще каким-то лекарством пленку. Она сходит плохо, пресная вода не сразу растворяет ее. И приходится тереть кожу, тереть ее, тереть… Становится немного легче. Отступает изнуряющий зуд и какая-то духота в теле, пропадает головокружение. Только голова еще болит. Не повернуть. И слабость.
— Давай ты Корина, я Валю… — говорит Петр.
Корин приходит в себя минут через двадцать. Садится, жадно пьет воду, потом окидывает взглядом пустынную, гладкую воду и, закашлявшись, закрывает лицо своими широкими, как саперные лопатки, ладонями,
— Сдохнем… здесь… все сдохнем, — слышу я.
— Заткнись, паникер, — говорит Валентин, — ладно, Петя, теперь я сам. Коля, готовь завтрак.
…День проходит в борьбе с водорослями. Своим самодельным гарпуном — ножом, привязанным к палке, мы по очереди, свесившись с кормы, очищаем винт, срезаем с него тугие клейкие стебли. И Петр заводит двигатель. Метров двадцать — тридцать лодка скользит по тихой, спокойной воде… мы с замирающими сердцами слушаем, ждем… но вот двигатель начинает гудеть с напряжением, сбиваться. Петр выключает его, и мы повисаем над кормой, с проклятиями режем, кромсаем неподатливые крепкие стебли. Потом все начинается сначала: двадцать метров «Корифена» ползет, двигается, затем час стоит. Ждет, пока мы не очистим винт от водорослей… А ждать приходится все дольше и дольше: ощущение слабости не проходит. Мы быстро устаем. Руки немеют, сил совсем нет. А водоросли… их не становится меньше. Разве пробьешься через джунгли с ножичком в руках?
К вечеру мы недалеко ушли от того места, где начали утром свой путь через макроцистис. Лучи заходящего солнца освещают наши измученные, осунувшиеся лица. Никто не шутит. Все молчат. Казалось, на лишнее слово и то нет сил.
— Плохо с горючим, ребята, — укладываясь на брезент, говорит Петр, — совсем мало осталось.
— Ничего… — откликается Валентин. — Все будет в порядке…
Стась, тяжело вздохнув, валится на спину, И тотчас засыпает. Немного повозившись, успокаиваются Петр и Валентин. Я тоже закрываю глаза, но не спится. Тревожно: горючего мало, водоросли цепко держат лодку.
Легкий ночной ветер пробежался по воде. Яркая луна освещает залив, лодку, ребят, анкерок с водой, мою флягу. Внезапно мне приходит мысль… сажусь. Да, пожалуй, это следует сделать. И просто интересно, ради опыта. Я достаю бутылку. На клочке бумаги пишу несколько строчек, всовываю в горлышко и затыкаю бутылку пробкой. С днища снимаю кусочек вара, замазываю пробку, чтобы вода не просочилась, и швыряю бутылку в воду. Подальше. Кто знает, что нас ждет. Да и просто интересно; дойдет мое письмо до берега или нет?..
Ветер усиливается, гуляет над лодкой. Ветер набирается сил, будит воду длинной, пологой волной и потихоньку толкает «Корифену» через плантацию макроцистис.