Егор сверху еще раз оглянулся. Дочь уж пролетела через лес и мчалась по дороге среди хлебов. Известно, зачем повадился ездить Митя. Свататься хочет. За семьей Овчинниковых недобрая слава. Но чем же парень виноват? Отец его Санка – родной брат Котяя…
На заимке нет изгороди. Жена Наталья стоит у зимовья. Муж слез с коня.
– Как барин! – сказала Наталья. – Откуда такой? – Она подошла, вытерла руки о фартук. – Грязью-то не запачкать бы тебя…
Егор чует женин упрек. Да, долго он протаскался.
– Непутевый стал!
– Ладно уж…
– Знала бы ты!
– Руки-ноги целы?
В зимовье было пусто и варился корм скоту. Егор присел на лавку. Никогда Наталья не казалась ему такой пригожей. В знакомых, спокойных движениях ее угадывалась сила, здоровье.
Улыбка ее ласковая. Глаза бойки, и в них знакомый свет ее доброй души. Егору кажется, что сам он пьян и она нетрезва.
А Наталья исстрадалась, измучилась, не зная, что думать, случая не бывало, чтобы он к назначенной поре не вернулся.
«Но что с ним? Явился легкий, как парень, помолодевший, лицо почернело, морщин нет, сам жесткий, крепкий, силы, казалось, прибыло, как крылья его несут». Это ощущение невольно передавалось ей. Она насторожилась, словно была у счастья, в которое боялась поверить. Егор не все рассказал. Он вышел.
За зимовьем расставлены два полога накомарника из редкой покупной бязи. Кто-то зашевелился под крайним.
Вдали за речкой верхом на кляче плелся Сашка. Он в шляпе и с мотыгой на плече.
– Кони у Сашки не живут! – сказала Наталья, вынося ведро.
– Он их бьет, – раздался из-под полога голос Василия. – А кто приехал?
– Они ночь зря прокараулили, – пояснила Наталья.
– Это ты, отец?
Из-под полога живо вылез Василий. Оп без малого вымахал в сажень. За ним появился Митя.
– Ночь не спали! – сказал сын, как бы оправдываясь. – Лосей ждали…
Отец всегда заставал его не вовремя, когда он ленился или читал.
– Они в табуны собираются, идут за хребет, на теплый ветер, – сказал Митя.
Егор знал, что паренек этот смирный, но за словом в карман не полезет, и если врет, то складно. По его словам выходило, что табуны скоро вернутся, надо обождать.
– А где же наши? – садясь в зимовье к столу, спросил Егор.
– По ягоды поехали. Дедушка и Федор. Взяли с собой собак… Петрован, уж он как старший, я ему не перечу, пошел, говорит, на миссионерский стан. Народ там к празднику наехал… А молодой-то поп Алексей не любит нашего рыжего попа. А ученик его… Характер все выказывает.
– Два зверя в одной берлоге! – ответил Егор.
Он вспомнил, каким лихим охотником когда-то был Алешка. Родился он в гольдской деревне. Мылки. Рыжий поп его дурачил и обирал, но выучил грамоте. Стал Айдамбо теперь отцом Алексеем, закончил духовное училище в Благовещенске. А Дельдика, которую когда-то отнял Егор у китайцев, вырвал из рабства, стала попадьей.
– А зачем Настя домой поехала?
– Сама захотела.
– В церковь ее не загонишь…
– Полюбоваться пароходом… Пусть ее… Новые чулки купила, башмаки на баркасе… Пусть погуляет! Ты на «Ермаке»?
– На «Ермаке».
– У нее на «Ермаке» знакомые.
«Кто бы?» – подумал Егор.
– А я нашел россыпь… Самородки…
Наталья стояла как зачарованная.
– Тебя это разожгло. Я не узнала. Думала, чужой едет.
Странно посмотрел на нее Егор. Взгляд его был угрюмый и далекий.
Ночью на широкой кровати долго не спали. Руки Натальи ласково перебирали его волосы.
– Страх брал за тебя. Не пропал бы…
Стали говорить, что хлеб почти созрел, что лето нынче знойное, не бывало такого. Егор сказал жене, что лучше бы это золото не мыть, жить как жили, не рушить старого.
– А тебя тянет туда?
Наталья спросила и замолкла. Егор, не видя ее в темноте, знал, что она нахмурилась, насторожилась, словно шла угроза.
– Не мыть? – спросил он.
– Как это не мыть! – ответила Наталья. Она, казалось, читала его мысли. – Что же мы за люди, если себе не поверим, – подтвердила она шепотом.
Егор разговорился, жарче, чем в избе у матроса.
Выступила белая печка и полотенца на бревенчатых стенах, стояли как белые тени. Блеснул оклад небольшой иконы, другая кровать, где спал младший сын Алексей.
– Боже ты мой! – приподнялась Наталья. – А если бы попал в тебя! Сердце мое не зря болело! Что же это за копна сена? Спасся за ней?
– Нет, это было не сено. А натрясло траву на лесину… в развилках-то…
Утром, когда семья уселась за уху, послышался стук копыт о гальку и воду. Сашка-китаец спрыгнул с кобылы и, сняв шляпу, поплелся к зимовью, присаживаясь, словно нес на себе куль.
ГЛАВА 6
Тимоха Силин, моргая, уставился на Улугушку, который, сидя у тычин с горохом, пытался приладить отпаявшуюся дужку чайника. Мужик сдвинул картуз на лоб и стал почесывать шею. Улугушке показалось, что гость подсмеивается. Он встал, размахнулся и швырнул чайник так, что тот загремел и покатился по траве.
Улугу сорвал немного стручков гороха, дал гостю горсть и сам стал жевать.
– Раньше в котле кипятили… Лучше было! – сказал он.
– Конечно, разве можно сравнить! Котел чугунный! А этих чайников ты можешь хоть нынче купить дюжину.
– Конечно! – ответил Улугу. – Такая дрянь.
– У нас на Урале кунганы чугунные делают, можешь заказать, и тебе выпишут по почте от фирмы и привезут… Поклонятся еще! Знаешь, за деньги все можно. Народ продажный… И теперь дель продают для неводов. Ох, крепкая!
– А у тебя табак есть? – спросил Улугу.
Мужик протянул приятелю толстый кисет.
– Табак можешь брать тюками.
– А водки?
– Про водку что говорить… Галдафу без ханьшина не оставит. Нальет тебя каждый день хоть до ушей.
– Конесно! – ответил Улугу. – Это бы сцястье!
– Лодку новую ты хотел купить?
– До рыбалки есть еще время, старую починю. А то попы заставят на них рыбачить: дырявая лодка лучше.
Вдали, под ровным еловым лесом, поблескивали маковки церкви, звонницы и железная крыша школьного пансиона.
– Зачем тебе старая лодка, купи себе самую лучшую!
– Черт не знает! – Улугу покарябал голову и посмотрел в глаза гостю.
Все эти разговоры начинали его занимать. Улугу смелый, удалой и предприимчивый человек.
– Поедем к Егору, если мне не веришь. Егор еще не врал и не обманывал никогда.
Улугу пошел к берестяному балагану. Вышла его жена, одетая в шелковый новенький халат с вышивкой и в желтые обутки с загнутыми носами.
Улугу зашел в летник, надел короткий халат, перепоясался, сунул за пазуху нужные вещи и трубку, надел шляпу и, не прощаясь с женой, пошел на берег. Потом он вернулся, через некоторое время что-то загремело. Улугу пришел запыхавшись, сел в лодку.
– Ты не в бабу ли чайником запустил? – спросил Тимоха.
– Куда держишь? – заорал Улугу на мужика. Гольд поднял со дна лодки кормовое весло и стал править. – Че, не умеешь грести, так не берись!
Вечером при свете керосиновой лампы мужик и Улугу ужинали в избе Силиных.
– Теперь веришь?
– Да. А когда ты хочешь идти?
– В воскресенье.
– Надолго?
– На все лето. До ледостава.
Улугу наморщил лоб. Он быстро спросил:
– А рыбалка? А тебе хлеб надо убирать?
– Какой хлеб? Какая рыбалка! У меня сын взрослый… А Фекла зачем? Я ее держу строже, чем ты свою…
– Ну, ну, не вянькай, – отозвалась откуда-то из полутьмы жена.
– Ты-ы, кляча! – отвечал муж. – Егор еще всего не скажет. Мы сами проверим. Он привез мешок, как картошка самородки. А есть как тыква. Этого он не покажет, хоть и честный… А есть как тыква. Ну, немного меньше… Слышал, Егор сам говорит – поезжайте, а то чужие туда все равно нагрянут.
– И не рыбачить?
– Ты же хозяин! Молодые парни наловят для тебя. Вернешься, водкой их угостишь, и они удовольствуются. Ты же их произвел, а они ленятся.
– А огород?
– Ну, на черта тебе огород? Это все Егор справедливостью хвалится, его выдумки. Да я бы на твоем месте вообще кинул бы его.