— О-ох, господин начальник! — вздохнул Порфирий Фарамуш.
— Пошевеливайся! — крикнул стражник.
— О-ох, господин начальник, что же теперь будет?
— Как — что? Чужой лес рубил? Со стражниками дрался? Теперь в тюрьме годик побудешь. Там тебя быстро научат подчиняться властям и свободу любить.
— О-ох, господин начальник!
— Ишь разохался. Арестованный должен молча идти.
— Да замолчи ты, — зашептал Илларион Порфирию. — Из-за тебя в тюрьму идём. Что-то будет? Кабы ты не подбил нас лес рубить, может, и достали бы где дров.
Вспыльчивый Порфирий остановился.
— Кролик! — закричал он. — Кролик!.. У тебя даже глаза красные, как у кролика. Это ты виноват, что нас ведут в тюрьму. Когда я со стражниками в лесу дрался, где ты был?
— Вперёд! — закричали стражники. — Арестованные, не останавливаться!
Ти-и-иу, — пропела в воздухе пуля.
— Это ты стрелял, Ион? — спросил побледневший десятский стражника.
— Нет.
— Ты, Андрей?
— Нет.
Ти-и-иу, — снова пропела пуля.
Из пересечинского леса выбежали семь человек.
Двое в масках подошли к десятскому. Остальные окружили стражников.
— С-стой! Кого ведёшь?!
— А-арестованных, — отвечал заикаясь десятский.
— Поч-чему заикаешься? М‑меня передразниваешь? — спросил сердито один из подошедших.
— Д-да ч-что вы, — сказал десятский, — и‑испу-гался я.
— За что а‑арестованы эти л‑люди? — спросил высокий человек в маске.
— П-помещичий лес р‑рубили, — еле выговорил десятский.
— Давай разносную книгу! — приказал высокий.
Он вынул пакет с направлением в тюрьму и там, где обычно расписывался тюремный надзиратель, написал: «Арестованных освободил атаман Адский». Потом разорвал разносную книгу на четыре части. Дал каждому из стражников по куску и сказал:
— Эт-то вам на память об атамане Адском.
— С-спасибо б‑большое, — только и смог сказать десятский.
— А теперь бегите! — закричал атаман Адский.
И стражники побежали.
Когда они скрылись за поворотом, атаман и его помощник сняли маски. Илларион Греку улыбнулся.
— Буна сяра, — сказал атаман. — Добрый вечер, Илларион. Ты меня помнишь?
— Помню, — отвечал Илларион.
— А меня? — спросил помощник и почесал бородку.
— И вас помню, — отвечал Греку.
— Спасибо, что помог в трудную минуту, — сказал атаман.
— Не за что.
Илларион снова улыбнулся застенчивой своей улыбкой.
— Послушайте меня, — сказал атаман, обращаясь к освобождённым крестьянам. — Д‑домой вам возврата нет, всё равно в тюрьму посадят. А у меня для вас дело найдётся. Кто согласен, пусть подойдёт.
Первый подошёл к атаману Порфирий Фарамуш. Вторым — Давид Вердыш. Третьим — Константин Юрко. Постоял минутку, подумал, махнул рукой и подошёл. В сторонке остался только Илларион Греку. Он глядел в землю и молчал.
— А ты? — спросил атаман.
— Нет, — сказал Илларион, — не могу.
— Да ведь тебя в тюрьму посадят, — сказал атаман.
— Всё равно не могу. Прощайте.
Он повернулся и медленно пошёл по дороге, которая вела назад в село.
— Вернись, Греку! — крикнул ему вдогонку Порфирий.
Темнело. Скоро фигурка Греку растворилась в сумерках.
— Берите оружие стражников, — сказал атаман крестьянам. — П‑пошли!
Десять человек двинулись вдоль опушки. Порфирий Фарамуш, неумело повесив винтовку через плечо, шёл неподалёку от атамана.
— Кролик! — кричал он. — Трус! У него даже глаза красные, как у кролика.
Атаман подошёл к Фарамушу и крепко взял его за отвороты полушубка.
— 3-замолчи, — негромко сказал атаман. — Что зря шумишь? Он ещё п‑придёт к нам...
Бомба
До революции в Молдавии, которая называлась тогда Бессарабией, было много монастырей. Вы, конечно, не знаете, что такое монастырь. Я вам расскажу. Монастырь — это место, где живут монахи — люди, которые всё время молятся богу. Живут они хорошо, и на толстом брюхе настоятеля — главного монаха того монастыря, о котором пойдёт речь, — висела пухлая кожаная сумка. На вид она была круглая, а на ощупь приятная. Настоятеля звали отец Фёдор. Больше всего на свете отец Фёдор любил обсасывать мозговые косточки за обедом и гладить кожаную сумку перед сном.
В сумке этой лежали долговые расписки. Что такое долговые расписки, вы тоже не знаете. Я и это вам расскажу. У монастыря было много земли. Землю обрабатывали крестьяне. Половину урожая они отдавали монастырю, а половину забирали себе, но при этом всегда оставались в долгу. Долг записывался на бумаге, которая называлась долговой распиской. И хранились эти расписки на толстом брюхе настоятеля, отца Фёдора. Вот и всё. А теперь начинается рассказ.