Мишка прямо заявлял, что дисциплины в старательской системе нет никакой, что заработок у старателя случайный, слепой. Одним удалось заработать, как картежнику выиграть — сейчас же начинается разгул, потому что не жалко денег, свалились под ноги с потолка, а другие, глядя на них, надрываются до грыжи, лезут в яму, не считаясь ни с чем; раздавит — туда и дорога.
Глаза старосты, по мере того, как он уяснял смысл Мишкиных слов, становились уже. Его лоснящееся лицо даже осунулось. Настроение за столом резко изменилось: все примолкли; никто не чавкал ртом.
— Знаем мы эту постановку, — кричал Мишка. — Сами с шишками на лбу. И хищникам хвост наломают. Вот только трест не может пока справиться, много делов, бездорожье. Завезет машины, продукты, тогда увидите.
— Инженерам за разведку, за планы тысячи платите, а если человек фарт имеет — жалко стало, — злобно заговорил староста. — Наш брат сам найдет, сам принесет, как яичко на рынок. Пожалуйста, примите, без шлиха, чистенькое.
Завязался горячий спор. Староста приводил многочисленные факты открытий золотоносных ключей хищниками-золотоискателями. Отстаивал таежную вольную волю. Мишка утверждал другое: дикий быт на приисках рожден неорганизованностью производства. Вмешались артельцы, горой встали за свободу богатеть и подыхать с голода. Кто-то напомнил про уволенного смотрителя по милости какого-то дружка из ячейки. В голосах зазвучали недобрые нотки.
— Кому какое дело, сдохну я или буду жить себе на здоровье, — кричал староста, — но если достал, пофартило мне — я хозяин, а не ты. Что желаю, то и делаю. Свои кровные пропиваю. Рабочий человек должен себя благотворить или нет? Ты меня в нардом свой хочешь загнать, а я желаю на крышу влезть, возле трубы с бутылкой посидеть.
— Будешь членом союза — не полезешь. Сам не захочешь: стыдно будет. Не захочешь, я тебе говорю.
— Знаем мы вас. Золотники собрали на нардом, а где он, покажи!
Мишка разошелся. Надо было остановиться, но не мог отказаться от соблазна покрыть этих зазнавшихся людей.
— А кто убивает женщин, вот что вы мне скажите. Кто убивает? Вы Потому, что считаете — можно каждую купить за деньги. Заплатил — хозяин я, не подходи к ней!
Он провел ладонью по вспотевшему лбу и улыбнулся примирительно. В самом деле, разве так надо бороться со злом, которое сидит в корнях, а не в листьях? Будут другие условия жизни, и люди будут иными. Но тут произошло нечто неожиданное. Улыбка, видимо, была понята совсем иначе. Староста побледнел и плеснул из бокала в лицо Мишке спирт. Раздался хохот. Мишка утерся рукавом и серый от ярости впился взглядом в противника. Плечо старосты в ожидании удара напряженно выдвинулось вперед, как тяжелый щит. Сделалось тихо: что будет, если эти два богатыря схватятся за столом! Мишка почти осязал отчаянный размах своей руки и уже видел, как валится обидчик, но сдержал себя и только сказал:
— Вот ты и показал, какой ты есть культурный человек. Я не стану тебе отвечать, я большевик, а не шпана. Только помни: если ты подашь свой голос на прииске — перелетишь через Яблоновый, как вредный элемент. Точка.
Толкнул дверь ногой и, опасаясь нападения, боком вышел на улицу.
3
Деляну Мишка передал конторе, своих артельцев поставил на заготовку леса. Ребята до света поднимали возню в бараке: варили завтрак, собирались. Китайцы, разыскав в вершине сплотка подходящий строевой лес, поселились в тайге, чтобы не тратить времени на ходьбу. Мишка частенько навещал их и проводил с ними целые дни. В морозном воздухе шуршали, позванивая, пилы, удары топоров четко отдавались в тайге. Вершины сосен, подпиленных с двух сторон, вздрагивали, осыпали снегом шапки пильщиков и валились с грохотом, похожим на пушечный залп. Снег вздымался вверх. Работали с шутками, со смехом, не останавливаясь для закурки.
Деревья, пригодные для постройки, скупо ютились среди уродливой лиственницы, заполнившей тайгу от Яблонового хребта, поэтому жаль было каждое испорченное дерево, расщепленное или перебитое при валке. Ошкурованные сосны лежали там и сям на снегу и, как сытые чистые чушки, ждали, чтоб им почесали бока. В лесу невольно мечталось о том, как в суровой холодной и, прямо сказать, страшной тайге, — страшной людьми, которых она превращает в зверей, — скоро засияют огни не одного такого дома, какой строит он, Мишка, а многих, на каждом прииске…