В день праздника толпы разодетых в лучшее платье, пронесенное сквозь километры, тайгу и нужду, с лицами, как старая бронза, от острых морозов и солнца, бездельничали по поселку. С утра на верхней дороге прогуливались приискатели; отбивая шаг, прошла красноармейская часть; с песнями, нестройными рядами прошла демонстрация «хозяйских» алданзолотовских рабочих и служащих. К десяти часам на площадке по белому фону свежевыпавшего снега развернулись десятки рубиновых знамен. Разноплеменная, разноликая толпа давила на цепь милиционеров, охраняющих центр. С трибуны выступали русские, якуты, китайцы и корейцы. Об одном на разных языках. Оркестр подхватывал возгласы ораторов. Над толпой здесь и там колыхались ветвистые рога оленей. В отдалении серели громоздкие силуэты верблюдов.
Несмотря на уговор с Шепетовым, Лидия не решилась выступить. Стояла возле трибуны и впитывала в себя звуки и свет. Чувствовала себя в теплой семье, и лишь профиль Пети, не подошедшего и не поздоровавшегося, портил день. Ну и хорошо. Должен быть когда-нибудь конец.
В толпе произошло какое-то движение в сторону от центра. Она отдалась ему, идти против течения было немыслимо.
— В чем дело?
— С Терканды, говорят, вернулись.
Лидия очутилась возле оборванца, окруженного плотной кучкой любопытных. Он виновато улыбался, словно выступал на суде.
— …Ну, прошли большую долину за Шаман-горой на речке Джеконде. Видим — сопка. Каменная, без тайги, голец сплошной. Мы — к ней, она — от нас. Мы идем, и она отходит…
В толпе рассмеялись.
— Ты говори прямо — не был там. Сопка все отходит и отошла, видать!
— Не был! С обратным вернулся. Видите, какой я есть. И туда такой пришел бы. Тут хоть милостыню подадут, а потом на деляну стану, а там кто подаст.
Толпа снова сделала судорожное движение. Лидию отнесло от оборванца. От одного к другому разочарованно передавалось:
— Говорит — не был там.
И чувствовалась неприязнь к первому вестнику с таинственных ключей, как к беглецу с поля сражения. Не хотели ему верить, больше доверяли слухам и своей мечте о внезапном обогащении — По приискам продолжал бродить слух и будоражить золотоискателей.
Выбираясь из толпы, Лидия встретилась с Мишкой.
— Слыхала? Но худшее впереди. Пока дойдут, пока по ключам пошляются, пока пробьют шурфы — осень. Речки разольются. Продовольствия нет. Всю жизнь по тайге ходят и лезут, как мыши в мышеловку.
Митинг был сорван появлением теркандинцев, старатели разбредались, горячо обсуждали слух и добавляли множество преувеличенных подробностей. Мишка с Лидией брели по улице, парень продолжал рисовать картину, полную ужасов. Золотоискатели будут отрезаны осенними разливами от жилых мест, и кто не успеет выйти, — все погибнут, как мухи.
— Да перестань ты наводить тоску, — взмолилась Лидия. — Скажи лучше, неужели нельзя ничего сделать?
— Ничего нельзя. Каменные сопки не пробьешь башкой. Неорганизованность хуже дурости. Урок богатый. Эх, головы безмозглые! — Мишка с сердцем плюнул. — Иногда никакой жалости к ним нет. Один пропал, другой лезет туда же. Старики, помню, рассказывали, как однажды белка через речку пошла. Сплошняком, как гуща, прет из тайги в речку и плывет. Одни тонут, другие по ним бегут, птица кружится над ними, хватает, зверь хищный жрет в открытую, а она идет, не обращает внимания. Рассказывали, по селу пошла, собаки рвали ее целыми днями. Морды в крови. Отдохнут и опять за работу. А белка все идет. — Мишка сжал кулаки. — Ну я пускай. Пусть же поскорее.
— Да, ты прав, — согласилась Лидия, — но жалко людей, сознайся. Говоришь одно, а чувствуешь другое.
— Ничего подобного, — огрызнулся Мишка. — А если чувствую — не покажу. Мало ли что мы чувствуем. Комар ужалит — чувствуем.
Из ближайшего барака на улицу вышел человек, худой, оборванный. Он снял шапку и попросил талончик на хлеб или немного денег, чтобы пообедать в харчевне. Лидия едва сдерживала радостную улыбку: Мишка с деловым видом полез в карман и достал талон.
— На. Небось холодно в барахлине?
Лидия крепко прижалась к Мишкиному плечу.
— Ну вот, ты весь и сказался тут, медведище ты мой хороший, — рассмеялась она. — Ведь этот человек с Терканды. Он давеча на митинге рассказывал, как шел и не дошел.
Мишка насупился.
— Знаю. Только тут ничего особенного нет. Это другое совсем дело.
Лидия не стала возражать и еще раз прижалась к нему.