Лидию огорчил ответ мужа. Она хотела, чтобы именно от него зависела судьба этого таинственного и пока неведомого никому Белоснежного, который на ее глазах, может быть, прогремит по тайге не меньшей славой, чем Незаметный.
— А постановка дела разве не имеет значения, — возразила она. — Я неправильно выразила свою мысль. Ведь недра могут быть богатыми, но остаться ненайденными. Надо поставить разведку умело. Я так понимаю. Правда?
Федор Иванович снова не согласился.
— Если есть содержание, — никуда оно не спрячется.
Упорство его поражало. Хоть для шутки согласился бы, ведь не важно, права она или нет. Уступил бы, чтобы сделать ей удовольствие. И Лидия еще раз попыталась склонить мужа на свою сторону.
— Если доктор будет выслушивать легкие, а трубку приставит к голове, он ничего не определит.
— Таких, милая, не назначают.
— Ну, хорошо, — сказала она, — значит, я ничего не понимаю.
— Тебе и не надо понимать. Не так все это интересно, как ты вообразила. Живи в свое удовольствие и не забивай себе голову. Снабжение приличное, жалованье, мне сам инженер сказал, высшее. Квартира, отопление, освещение, услуги. Лошадь будет в нашем распоряжении, можешь седлать и ехать куда хочешь. Тут дорожат старыми работниками.
— А ты все ворчал: не ценят спецов, не дают работать. Сам теперь убедился. Я очень довольна. Очень. Вообще — мы хорошо поживем на Белоснежном, я уверена.
Супруги принялись готовиться к отъезду. Теперь было не то, что на Бодайбинском прииске, где продолжительная жизнь накопила домашнюю обильную мелочь, с которой жаль расстаться; теперь все под руками, увязать потуже ремнями и веревками два ящика, три чемодана и узлы. Они отправились по магазинам, купили алюминиевую посуду, запасной примус. Лидия набрала мануфактуры — собиралась засесть за шитье белья, которое порядочно поизрасходовалось в дороге. Собиралась наполнить жизнь на отдаленном ключе хлопотами. Она даже подумывала просить мужа дать ей какую-нибудь работу на разведке: переписывать, подсчитывать. Поэтому и затеяла давеча разговор. — Пусть разведывает, как хочет, если неприятно ее вмешательство.
— Неужели все-таки этот Тин-Рик помог тебе устроиться? — спросила она утром, когда подали оседланных лошадей к бараку. — Вот молодец!
Муж, прежде чем ответить, оглянулся.
— Лида, прошу тебя, никому этого не рассказывай. Поставишь меня в неловкое положение. Ничего особенного нет, что служил в концессии, а пойдут лишние разговоры. Живи, говорю, в свое удовольствие, не забивай голову пустяками. Мне уже делать нечего — приходится тянуть лямку, ты еще будешь волноваться…
Лидия внимательно посмотрела на мужа. Он сосредоточенно попробовал подпругу на своей лошади.
Обоз нагнали за поселком.
Вьючная тропа извивалась узкими падями, взвинчивалась на хребты и падала в сырые ущелья, где стоял полумрак и лежали глыбы зеленого льда, вывороченного бушевавшими недавно ключами и наваленного на кустарники. По сторонам стояли лиственницы с зобатыми стволами и ломкими сучьями, осыпающимися от ветра. Лошади месили грязь, обоз растянулся, вьюки колыхались, словно в тайге шла легкая зыбь. Сопки грелись в ярком солнце. Во впадинах еще белелись нерастаявшие снега, каменистые ребра гольцов выпирали из теней. Поездка весной по совсем еще дикой тайге занимала Лидию. Понукая каблуками и хворостиной своего конька, она выезжала вперед, пускала шагом и наслаждалась тишиной и запахом прели прошлогодних мхов. Казалось — все утонуло в мягких сумерках и глухой неподвижности. Отдыхала всем существом. Заметив отпечаток босой ноги на сыром иле, подивилась странному пешеходу и, подождав транспорт, показала след мужу.
— Снег еще лежит, а кто-то босой шел по тайге.
Федор Иванович снисходительно улыбнулся и объяснил, что этот пешеход никогда не обувается. Предложил слезть с лошади и посмотреть поближе на отпечаток ноги. В илистом грунте четко темнели глубокие царапины медвежьих когтей.
С последнего, самого высокого, хребта открылся вид на долину Белоснежного. Под копытами коней стучал плитняк, словно транспорт шел по мостовой. Вдали светились новенькие постройки.
— Какое славное местечко! — воскликнула Лидия.
Она откинулась в седле, чтобы облегчить лошадь, и пустилась с перевала. Прискакала к жилью раньше обоза и ждала, сидя на крылечке, окруженная любопытными рабочими.
Встретить транспорт вышел молодой малый — младший смотритель. Указав, где сложить грузы, он повел своего начальника в небольшой новенький домик со светлой тесовой крышей. Он проявлял, видимо, привычную для него расторопность: встречным рабочим приказал принести дров в домик и затопить печь. В домике голоса и стук каблуков гудели, как в коробке. Один единственный след, давно засохший, прошелся по чистому полу. Две комнатки и кухня. Лидия с теми же возбужденными глазами, с какими скакала к прииску, с непрошедшим увлечением, навеянным дорогой, двигала смолистый струганый стол, расставляла табуреты, скамьи. Выходило пустовато, но Федор Иванович утешал: