Мотька не приходила целую неделю. Тосковал, но в нем росла уверенность в том, что он, поднявшись с постели, что-то сделает для нее. Аппетита у него по-прежнему не было, но он через силу хлебал суп и просил добавки. Если до сих пор болезнь и слабость доставляли приятные минуты — свидания с Мотькой, то теперь для той же цели требовалось совершенно иное — здоровье. Как хотелось вскочить на ноги! Он ежеминутно тискал пальцами грудь, руки и ноги, проверял, крепнут ли мускулы, скоро ли избавится от тюрьмы за ситцевой занавеской.
Наконец, наступил день, когда Мишка хотя с трудом, но все же выполз из барака. Серый, большеглазый, скуластый, с палкой в трясущейся руке, согнутый, похожий со спины на широкоплечего дряхлого старика, поплелся по улице. Солнце слепило глаза, играло в свалявшихся волосах. Знакомые старатели не сразу узнавали его, а, узнав, молча провожали глазами, чувствуя неловкость. Неожиданно явился на деляну. Без него совсем упала добыча. Ребята крепить не умели, поддоры вести боялись даже в плотном грунте, ковырялись в старых забоях и мыли тощие пески. Бутара работала двадцать часов в сутки. Утомленный длинным для его слабых ног путешествием присел около промывальщика и заглянул в лоток: на донышке мотались реденькие крупинки. Подошедший смотритель взвесил дневную добычу.
— Пришел? — спросил он. — Так вот в чем дело, слушай. Если завтра сдадите столько же, сколько сегодня, — другую артель поставим на вашу деляну. Пески средние, а вы тень на плетень наводите.
Артельцы понуро смотрели на свой заработок в жестянке на углях. Один, показывая ладони в сплошных мозолях, запротестовал:
— Не имеете права. Положение платим. Копаем, не сидим, сложа руки.
— Нам нет дела, что вы без толку работаете. Нам золото нужно, а не ваши мозоли. Даю честное слово, другая артель озолотится на этой деляне.
— От твоего честного слова гнездо не подвинется.
— Да я же твердил вам, ребята, крепите яму, крепите яму, ребята. Придется в конторе вопрос поставить. Нас самих гоняют за невыполнение задания.
Мишка кивнул смотрителю.
— Не разоряйся очень. Не испугаешь!
Смотритель вздернул голову.
— А ты думаешь испугать!
— Я не пугаю и ты не пугай. Твоя обязанность была не допускать неправильную выработку. Почему допускал? А теперь нечего с нас взять — другую артель хочешь поставить? С новой артели хочешь сгладить? Ты, может быть, правильно рассуждаешь, тресту нужно золото, а не старатели, но только поимей в виду — советской власти и то, и другое нужно. Это ты брось, дорогой. Так вопрос не ставь никогда. Не на хозяина работаете, а на рабочий класс, — Мишка погрозил костлявым длинным пальцем. — Теперь, дружок, твое слово для нас будет закон. Как прикажешь, так будем делать. Но и ты поглядывай за собой. Не слушает старатель — доложи, а не нажимай, не дави сока в свой карман!
Смотритель оторопело глянул на Мишку. Чувствуя что-то неладное, он стал шутить.
— Когда добьете до гнезда — шукните, я буду знать и квитанции буду готовить заранее. А то в самом деле: смотришь — не хорошо, а не смотришь — волынку начинают, грозят…
Мишка твердо посмотрел ему в глаза.
— Я всерьез тебе говорю, а ты как знаешь. Я, видишь, на ноги поднялся, на свет глядеть могу, а другого так хрустнет, что «мама» сказать не успеет. Искры из глаз до сих пор не все высыпались. Стоял, держал на спине смерть-матушку и думал — вылезу, богу свечу в подхват толщиной поставлю. И вот начинаю ставить. Чтоб не давило рабочего, как клопа на стенке. Понятно теперь?
— За две недели прямо окружным инженером стал. Удивительно.
— Вся беда, что не инженер, а то бы я нашел вам дело.
Смотритель, совсем оторопевший под напором шахтера, пробормотал:
— Что ты разъехался, скажи, пожалуйста, — махнул рукой и ушел, дав себе слово быть осторожней с Мишкой Косолапым.