— Давно это было?
— Да нет, только он ушел, Панкрат и отпер меня.
— Так чего мы сидим-то, Авдеич, брать его надо, он же пехом, успеем перехватить на конях, дорога-то одна, он же думает — тихо ушел.
— Панкрат, Иван, на коней и в догон, не надо его трогать, проследить его надо. Ты, Иван, это и сделаешь, нагнать надо по-тихому и проследить. А ты, Панкрат, с конями вернешься. Я те потом поясню, что к чему.
На том и порешили. Только на секунду обменялись взглядами Никифоров и Косых, и этого было достаточно.
— Лешка, Васька! — крикнул Косых своих конюхов. — Седлайте мне Каурого да Панкрату — Белку.
— Васька домой ушел, обождите чутка, я быстро управлюсь, — ответил Лешка.
— Чего это Васька ушел не сказамшись?
— Живот прихватило.
— Ладно, давай быстро!
Федор шагал лесной дорогой, пробитой в последние годы старателями да приисковиками на север. Шел быстро, налегке. До зимовья, где его ждал Семен, было недалеко. Об этом заброшенном зимовье, на которое наткнулись Федор с Семеном, помнили только старики, которые уже в тайгу и не ходят, поэтому Федор был спокоен. Тут их искать не станут, он уже понял, какую оплошность совершил, сказав бабке про Семена. Хорошо, хоть подпер ее, до вечера не выберется. Федор уже свернул с дороги на тропу, как услышал лошадиный топот, кто-то скакал верхом. Федор залег в высокой траве. Мимо промчались Панкрат Соболев и Иван Косых.
«Вот ведьма, выбралась-таки! Уже донесла! Быстро они снарядились, быстро…» — с тревогой думал он, отползая дальше от дороги.
«Ищите ветра в поле», — хотелось крикнуть Федору, но радости оттого, что они его не заметили, он не испытывал никакой. Его искали, и это было плохо. Он уже углубился в тайгу, как услышал донесшийся эхом звук выстрела.
«Интересно! Кого это они стрелили? Может, лось на дорогу вышел. Повезло мужикам», — без зависти, спокойно, по-охотницки, подумалось Федору.
— Вот те на, девка! Ты где ее взял, Фролушка? Да что с ней? Дышит ли? Чего молчишь-то, коль тебя спрошают! — Седой как лунь старик, присев у выволоченной на песчаный берег лодки, спрашивал у высокого с черной бородой мужика.
— Дак это, шел по реке, гляжу, лежит на берегу, вроде неживая. Глазами в небо смотрит, а не видит ничего. Потрогал — вроде теплая. Послушал — еле дышит…
— Это как же ты ее слушал? — вмешался пришедший на берег со стариком парень.
— Ухом, как еще?
— А ну, умолкни! Не с тобой разговор.
Парень молча поклонился старику, отошел и присел на валун.
— Ну, Фролушка, что дальше-то было?
— Посмотрел кругом, никого. Пождал немного, крикнул, собаки деревенские пришли, а боле никого. А она лежит, кровь капает, ну и взял, не пропадать же божьей душе.
— Хорошо, что взял, не бросил, добрая твоя душа, Фрол, только вот как теперь отдавать будем?
— Зачем отдавать. Поднимется, я ее в жены возьму, — кося глазом на дверь избы, громко ответил Фрол.
— Девка-то уж невеста, поди, жениха имеет, как же ты ее возьмешь?
— А где тот жених?
— Не прав ты, Фрол, против кона так поступать.
— Да ведаю я, что нельзя так, только не известно никому теперь, есть у нее жених аль нет. Чья она вообще, как на том берегу оказалась? Поднять ее на ноги надо, хороша девка, рано ей помирать. Потому к тебе, отец, привез. Боле ей никто не поможет, с кедра она на камни упала.
— Хорошо, несите ее в избу. Посмотрю, зачем ее душеньке это надобно было.
— Так рази это может быть кому надобно, отец?
— Так, а для чего ей надо было с кедра падать?
— Так ясно, нечаянно это случилось, ветка хрустнула, и все…
— Эх, Фрол, ничего в белом свете просто так не случается, а все по чаянию, то есть желанию душ наших.
— И как ты это посмотришь?
— Вот с душой ее побеседую и посмотрю, в чем причина такого ее желания, а на ноги ее поставить гораздо проще, для того только и надо, чтобы она жить захотела.
— Так рази есть на земле человек, что жить не хочет?
— Таких, Фролушка, очень много на земле, только они об этом не знают. Думают, жить хотят, а на самом деле нет — не хотят.
— Это как?
— Просто. Ты рази не встречал людей, которые говорят одно, а делают другое?
— Встречал, много, но это не то, все они жить хотят и ради этого иногда врут друг другу, обман учиняют. Жить-то они хотят, отец, еще как хотят.
— Это им кажется. На самом деле любым обманом человек в себе частичку Бога теряет, божественный огонь, бессмертной душе дарованный, гасит.