вклинился в разговор Герман, и глазки его налились
хмельным весельем. Он откинул брезент на дне тележ
ки, увидел одну сморщенную рыбинку.— Экая заваля
щая, будто на берегу подобрали, — еще пошутил и по
одной, словно хвалясь и ехидничая, нарочито медлен
но выложил свой улов, сверкающий серебром чешуи; не
которые рыбины еще дышали, и болотного цвета глаза
не успели потускнеть.
90
черно лесу-то,— горевал сиделец с дальней тони.
— А мы всю ночь возились,— тянул свое Герман.
— У вас тоня завсе с рыбой. Давай, Герка, сымай
ловушку да поехали в деревню, пока магазин не за
крылся,— зазывали парни, уже забывшие неловкость и
живущие ожиданием того, как скинут .мокрые, задубев
шие от соли робы, отогреются на банных полках и во
всем парадном, принарядившись, пройдутся по деревне,
а потом до полуночи с хмельным азартом в глазах бу
дут толкаться возле клуба, взглядом и словом задирая
девчат.
Гости уселись: Ивану Павловичу, почтительно по
теснившись, уступили место в середке, он огрузнул на
куче сетей, пряча глаза под полями соломенной шляпы,
а Гриша Таранин приткнулся возле, прямой и сухонь
кий, словно воткнули его.
Но не успел трактор шевельнуть своими резиновы
ми калошами, как Коля База встрепенулся вдруг, за
орал, забегая к кабине:
— Стой, стой, чего говорю!.. Герка, поеду я. Завтра
утром обратно. Спусти, прошу тебя.— Он умоляюще
глядел в лицо Германа, и что-то такое жалобно-щенячье
жило в зеленых глазах, что устоять против этой прось
бы было трудно.
Герман помялся, взглянул на небо: оно неожиданно
прояснилось, на край горизонта выкатилось караваем
солнце, сразу раскатив по морю зыбкий розовый поло
вик, и волна тут же осела, стала положе — знать, пого
да повернула на лето. Герман и не ожидал подобной
просьбы — вот загорелось парню, да и после недавней
ссоры захотелось как-то уступить, миром загладить
распрю, а потому вдвойне растерялся, да еще из трак
торной тележки задорили мужики:
— Ты спусти его, вдвоем управитесь. Чего вам
стоит, вон какие кобели... Герка, ты поскорей крестись,
нам бы того... успеть надо.^
Мужики торопили, погода нарождалась добрая, из-под
белой осыпи волос глядели умоляющие зеленые детские
глаза Коли Базы, и Герман сдался, махнул рукой, мол,
поезжай, дьявол с тобой, и, уже не глядя на трактор,
повернул к стану. А следом, сутулясь и по-птичьи под
прыгивая, направился Сашка Таранин.
91
Трактор сломался, не доезжая деревни, и Коля Б а
за явился к Зинке под самую ночь, словно снег на го
лову свалился, какой-то необычно похудевший, с радо
стным проблеском в глазах. Молча миновал Зинку с
невысказанными словами на губах, скинул на столетию
намокший солдатский вещмешок и сразу вывалил из
него несколько звеньев семги с морошечным просветом
на срезе, потускневшем от рассола, а сам так и остал
ся возле стола, охлопывая ладони от чешуи и вытирая
их о засаленные брючины. Зинка насторожилась и, не
вольно пугаясь сердцем, не знала, на что и подумать:
ведь Колька нынче должен быть там, на тоне, так какой
же леший приволок его сюда на ночь глядя? Она даже
поискала глазами сыновей, словно просила у них под
держ ки— ведь мужики растут, но они сегодня рано на
бегались, захныкали, и тут же опрокинулись на полати
спать, и в одночасье замолкли, утонули в беспамятном
сне, беспечно посапывая. Зинка посмотрела на часы, и
хотя стрелки отметили десять вечера и магазин, конеч
но, давно на железном запоре, предложила:
— Может, сбегать?..
Коля База опустил голову. Выпить, ну рюмочкой
разговеться ради встречи не прочь был, однако промол
чал, отказался, наверное, впервые за много последних
лет и сразу загордился, зауважал себя.
— Обойдется, что мы, алкаши какие. А чайком бы
обогрелся.
— Ну и ладно. Чай подгорячить у меня найдется на
донышке, еще в тот раз не допили. Тряпочкой заткну
ла, думаю, пускай стоит, места -не унесет, вот и приго
дилось,— зачастила Зинка, растеряннопоглядывая
влажными черничинами глаз.— Сполоснулся бы с до
роги, а? Запылился весь, зачумелый...
И снова Коля База послушно согласился. Зинка
плеснула в таз теплой воды, Коля чего-то стеснялся,
может, боясь показать свою худобу, но женщина при
нудила его, сама стянула обтерханный свитер и кину
ла его в угол: «Завтра постираю». Шершавыми ладош
ками обмыла широкие костистые плечи и смуглую спи
ну, порой, будто нечаянно, касалась щекой и, отчего-то
замирая и томясь, думала заполошно: «Осподи, до чего
92
по первому ухажеру не страдала, ни по второму, наплы
ли, как текучая вода, да и сплыли, оставив в душе
горькую досаду, а в горнице — двух сыновей; но вот
пришло что-то такое, когда и плакать хочется и смеять
ся одновременно, и, словно бы за ребенком, ухаживать
за этим костлявым парнем, у которого вниз по желобку
спины струится золотистый доверчивый пушок, и по тон
кой шее видишь вдруг, что это и не мужик еще, а ребе
нок, только для видимости строящий из себя мужика.
«Коли бросишь, что ли с собой поделаю. Не жить мне
без тебя, а детишек государство прокормит», — думала
суматошливо, как о чем-то давно решенном, но вслух
нарочито сердито прикрикнула:
— Голову-то помой. Скотинку запустишь — не скоро
прочь выгонишь.
— Да ну тебя...
— Ах так, ах так, — быстро выплеснула мутную во
ду, налила чистой, вцепилась шершавыми от стирки и
мытья ладошками в выцветшие хрусткие вихры, потя
нула к тазу. Коля База упирался, немного стыдясь сво
ей послушливости и в то же время необычно желая ее:
ему так хотелось, чтобы Зинка копошилась рядом и,
принуждая к мытью, легко оглаживала спину твердыми
ладонями.
— Ну чего ты, привязка. Хуже смолы, — для виду
сопротивлялся Коля База, но домывался уже охотно,
плескаясь и фырча. Потом, посветлевший весь, опустил
ся на лавку, растирая махровым полотенцем грудь.
И неожиданно легко кинул слова, которые уже не одну
неделю жили на губах.
— Я ведь жениться приехал...
Зинка у шкапа возилась, узенькие плечики ее вздрог
нули, но она внешне равнодушным голосом, стараясь
не выказать волнения, глухо спросила:
— На ком же, если не секрет?
— А есть тут одна, малехонькая, будто воробей, но
больно кулаками молотит.
«Вот и дождалась, — подумала, теряясь. — А мо
жет, с горячки он? Ну куда я ему с таким-то припло
д о м — это же словно в тюрьму его привести. Нет-нет,
как ли одна проживу. И одной-то не жить-е-е. — Даж е
заплакала в душе, молчаливо глотая слезы. — Но и его
93
жизнь.»
А вслух глухо сказала, унимая сердце и пряча глаза:
— Ты что, с горы сорвался? Что мне, с тобой в прят
ки играть? Ты как ветер, ищи тебя. Фыркнул и вон.
— Чего ты, Зина? — растерялся Коля База, глупо
вато распахивая рот, и железные зубы тускло блестнули.