резнячок. Слышу, рябцы завозились, пипикают. Одного
и положил... Нагнулся, чтобы поднять, а Санаха-то,
будто меня дожидался тут, под березкой и лежит, гля
нуть страшно — лица уже нет и ружье возле. Вот как
блазнит на той тоне, истинно слово — блазнит.
Осторожно, чтобы не потревожить Зинку, сполз с
кровати, в одних трусах вышел на взвоз; не видел, что
жена (жена, конечно, не минутная забава, иначе как
назовешь?) открыла глаза, будто и не спала вовсе, и
тревожно взглянула в спину. Хотела окликнуть, да по
стеснялась: мало ли человек по какой нужде во двор
пошел, не провожать же его каждый раз, но снова те
перь заснуть не могла. Лежала с закрытыми глазами
и ждала, когда заново скрипнет дверь и, крадучись, про
берется до кровати Коля; а когда начнет уползать к
стенке и нависнет лицом, тут и охнет она тихонько,
испугает желанного, и станут они потом долго смеяться
вместе и радоваться любви.
Но Коля База стоял на взвозе в одних трусах: до
утра было еще далеко, деревенька осела в дреме и
влажно почернела. А море угрозливо гнало грязные
лохматые валы, и белые космы грив мчались впереди
волн, выметывались на берег и громово рассыпались,
оставляя после себя студенистые озера пены.
«...Упырь, Герка, ох и упырь. Нет бы, как все. Стя
нули бы ловушки на берег и в деревне переждали непо-
I
Золотое дно
97
нынче, слава богу, механизация вмиг отвезет под самые
окна. Д ак тоже такой пень краснорожий, уж вагой не
сдвинешь с места, только чтобы все по-евонному, чтобы
по одной струнке ходили, — раздражаясь, думал Коля
База, уже во всем виня звеньевого и этим пытаясь снять
с души тягость. — Вечно ему больше всех надо. Еще
будет рыбы, слава богу, сколько спокойных дней впере
ди. Пойдет ильинская семга — только лови. Показать
себя е.му надо, чтобы народ его видел. Ну и пускай уро
дуется, килу наживает. Только Сашку Таранина ж ал
ко — совсем мальчишка. Хоть бы до осени досидеть на
тоне, а больше из одной чашки ухи не хлебаем, не-е,
тут ты, Герка, как хочешь».
В реке вода шла на убыль, часа через два проступят
мели и выстанут наружу тупорылые головни топляков,
тогда и лодкой не выйти в море до нового прилива.
Рыбозаводская дора рядом с берегом вихлясто поматы
вала кормой, как блудная сука, причальный конец туго
натянулся, и казалось, тюкни тихонько канат — и дору
даже без мотора стремительно выбросит в море. Высо
кая будка, крашенная голубым суриком, торчала на су-
денке, и оно походило сейчас на те корабли, которые
рисуют малыши, воображая себя моряками. В обычное
время Коля База и глядеть бы не стал на шаланду,
которая бродила до Нижи и подбирала на тонях семгу,
а нынче эта посудина заинтересовала и приковала к се
бе, и до рези в глазах парень вглядывался в черный
провал окна в рубке: не замаячит ли там рулевой, а
вдруг эта братия решила на ночной воде сняться с яко
ря, кто их знает, они тут от своего начальства в сторо
не. Когда-то, еще до армии, Коля База ходил на такой
доре помощником механика, колхоз тогда не имел ко
лесного трактора, и два года отстоял парень за штурва
лом. Среди ночи подыми, попроси только: «Коля, мил
друг, пособи до Золотицы сходить, позарез нужно», —
как штык встанет. И в любой туман не споткнется, все
подводные корги, каменистые отмели обойдет, а по об
становке и в голомень, открытое море, ударится, потому
как эта каботажка, словно тропинка от крыльца до ка
литки, протоптана с пацаньих лет: сначала ходил в ка
честве нахлебника, а потом и за старшего на весельном
карбасе. Ладони-то поначалу подушками распухнут,
98
тверже доски еловой станут...
И тут представил: «Вот смеху-то будет, когда средь
ночи к тоне заверну, скаж у :— Здравствуйте, я ваша
тетя, Николай Малыгин из увольнения прибыл, замеча
ний никаких не имел. Айн секунд, — скажу, — личный
корабель подан, пра-шу всех занять свои места согласно
купленных билетов, и под вашим командованием, това
рищ Герман Селиверстов, выруливаем на норд-ост без
опознавательных знаков...— А что? Вдруг трактор к
утру на колеса не поставят? Ждут ведь ребята. А если
пешком двадцать километров — не раньше вечера яв
люсь».
Сутолока мыслей была в голове Коли Базы, но бес
причинное волнение рассеялось, уступив место бесша
башному веселью, которому с необыкновенной легкостью
и отдался тут же парень, не затрудняя себя сомнения
ми, широко поставленные зеленые глаза налились озор
ной придурью, и, высоко взлягивая мосластыми ногами,
он побежал через поветь, ворвался в горницу и с поро
га свистящим шепотом доложил спящей Зинке:
— Едем, едем, сей же миг...
Зинкино матовое лицо дрогнуло чуть, голубые тени
из подглазий спустились в углы вздернутых губ, но жен
щина еще упорно крепилась, готовая рассмеяться. Она
полагала в простоте душевной, что ее Коленька опять
что-то выдумал, такой он чудушко, но убедившись, что
она спит, по-ребячьи притихнет и, сопя, полезет краду
чись к стенке. А тут она его и выпугает.
— Не спишь, вижу, что не спишь. Зина, вставай,
едем в свадебное путешествие.
Подскочил, сдернул с нее одеяло — такой дикарь —
и тут же смутился и отступил, увидев ее обнаженное,
доверчиво раскрытое тело.
— Ты сдурел, да? Ты сдурел? Отдай живо одеяло!
Средь ночи добрых людей с ума сводишь, — испуганно
запричитала Зинка, притворяясь обиженной. Она лови
ла ладонью пустой воздух и оттого еще больше серди
лась.
— Ма-ма, — неожиданно всплакнул на кухне Толь-
ка, но тут же затих, почмокал губами и довольно за
смеялся.
— Вот видишь, и парней-то разбудим. Ну ложись
4*
99
ла женщина. — Ну не балуй, чего сказала.
— А я говорю — поедем, — не уступал Коля База:
уже завелся парень и не было ему сейчас удержа. Если
бы Зинка сразу готовно согласилась, он, всего вернее,
только бы посмеялся и полез в теплую, обжитую пери
н у — так он рассуждал сейчас, уже мрачный душой и
лицом. Но раз она в бутылку полезла, уросить, коман
довать стала с первого дня их семейной жизни, то надо
сразу дать ей укорот, чтобы неповадно было бабе и
свою половицу знала — по какой ходить молчком.
И Коля База заартачился, королем повернулся по избе,
отыскивая одежду, а Зина, закрутившись в одеяла, толь
ко печально и тревожно водила глазами и думала:
«Осподи, хоть бы не насовсем. Чего он закудесил?»
— Ты скажи толком, Коля, куда меня тянешь серед
ка ночи. Ты чего опять надумал?
— На Кукушкины слезы отвалим, ночь королевская,
при полных огнях и фанфарах. Вот чего я хочу, — со
всем не мирно ответил Коля База, и женщина ничего
не могла понять из его слов.
— Ты из кулька в рогожку не выкручивайся, а ска
жи прямо. А раз не хочешь объяснять толком, то никуда
я с тобой не поеду, вот...
— Уж и разлюбила? — вспылил Коля, кряхтя, на
тянул резиновые сапоги с отворотами, огладил сухие