ляжки. — А я-то думал. Знать, бабий век куриный на
счет любви.
Но Зинка уже вскочила с кровати, накинула длин
ную д о пят ночную сорочку, сверху на плечи набросила
фуфайку, но Коля База не приглашал ее с собой более,
и потому тихой сутулой монашкой она скользнула сле
дом и побежала подле, приноравливаясь к его длинным
шагам. Он крутил хрящеватым носом, скалил железные
зубы, и такой вот, отчужденный и злой, был не знаком
Зине. Говорят, он на деревне выхаживается, но мало ли
что люди наплетут, 1лол, дома спокоя матери от него
нет, но и Малаша про сына плохого слова не выложит
прилюдно, а если что и вспыхнет меж ними, так своя
семья и свой сор. Но тут-то, будто урядник какой, толь
ко бы саблю ему. Смотри ты. сак нос навострил, под
ноги не глянет...
— У меня ведь ребята, куда я их кипу?— уже
то
ка. — Ты слышь меня, что ли? Давно ли свадьбой гро
зился, так уж от ворот поворот? Стешил, значит, охот
ку и след ровняешь. Так тебя понимать следует? Как
подумать об таком? Ты не молчи, Коленька, слышь?
Коля База опустил взгляд сверху вниз, где под его
рукой болталась простоволосая Зинкина голова, и отве
тил обидчиво и глухо:
— А этих слов я тебе до самой смерти не прощу.
Попомни.
Так сказал, словно ударил женщину обухом по го
лове, безжалостно размахнулся, и она споткнулась,
сбилась с размашистого шага, но, растерявшись, не
заойкала, не завыла слезно, отыскивая попутно самые
больные и пакостливые слова, которые способны найти
и легко выкинуть в гневе только обиженные женщины,
а тихо и удивленно сказала, вернее пропела, заика
ясь:
— Ты... за-чем... ме-ня... так... Ко-ля?..
А вода в реке стремительно спадала; пена осела на
глинистых берегах иль пропала в море, и сейчас река
была прозрачно чиста и слегка припорошена легкой
пылью тумана, отчего и близкое дно, и песчаные кручи,
и дальний лес казались неприветливо черными и холод
ными. Устье было рядом, в полукилометре, и видно бы
ло, как высоко шли по морю валы, они казались отсюда
текучей устрашающей стеной, и странным было, как вся
эта масса льдистой воды не обрушивается сюда, чтобы
скрыть под собой и болотистый косогор, и сутулую де
ревеньку за ним, и всю громадную травянистую лайду
перед лесом. И вот в эту взбаламученную стену, кото
рая стояла выше их лица, Коленька собирался ехать,
а значит, лез на самую погибель, и Зинка схватилась за
рукав свитера, который так и не успела простирнуть,
и закричала:
— Не пу-щу! Ты слышишь меня? Никуда не пу
щу!..
— Отстань, — капризно дернулся парень, чувствуя в
душе торжество, словно за справедливость шел на пла
ху; корму посудины оттолкнул багром от глинистого
кряжа, под которым даже в жару стояла родниковая
глубь, и с одного оборота завел мотор. Знать, сам
дьявол был у него в эту минуту помощником, и потому
101
конец и, каменея скулами, холодно мерцая глазами,
ровно повел дору вниз по реке. А позади, на берегу,
стояла, сутулясь, Зинка и никак не могла поверить, что
так скоро кончилось ее счастье. Все было сном, и все
было во сне, и лишь ветер, набегая порывами, путал
в ногах белую ночную сорочку.
Перебор мотора просочился сквозь воду и землю —
и утонул. Очертания посудины размылись в лиловой
колышащейся стене моря, которая поднималась в небо
выше головы, и Зинка, не позволяя себе разрыдаться,
пошла в избу, зябко встряхивая плечами.
А белая ночь была на самом изломе, тускло свети
лась она, словно бы облитая жидким грязноватым
стеклом. Коля База вымахнул через крутой сулой, резко
переложил штурвал, намереваясь выйти в голомень и
срезать этот заливчик к самому зимнегорскому маяку.
Парень был злой неизвестно отчего — может, ему нра
вилось сейчас быть злым — и так же зло цыкал слюной,
будто кто рядом стоял, и поглядывал, и удивлялся его
смелости.
Черт руку свою наложил на Колю Базу в эту ночь —
не иначе, а то бы с чего ему удирать из теплой посте
ли, из объятий маленькой женщины и в одиночку та
щиться вдоль берега к дальней тоне? Да еще и неиз
вестно, будет ли рад Герка, может, на рожон полезет;
а если до завтра не вернуть дору, то хватятся искать —
и что-то тогда будет, ой-ой, что-то будет... Но и не воз
вращаться же обратно, да и Зинка вся из себя вы
растет, королевой ходить будет. «А мы из крутого теста
выпечены, а не из мучной дижини, которая по листу
пол з ет -р а стек а ется...»
Хотел Коля База обогнуть Клюев нос, но злость —
плохой советчик, и позабыл он, что место это уросли-
вое, капризное: сливаются тут две воды — одна с мур
манского берега, а другая — из Белого моря, и с давних
времен овеяно это место мрачными повериями. Будто бы
жили на этом носу огромные черви и проедали в море
суда, и очень много погибало тут рыбаков, по сорок ру
кавиц с одной руки находили на мысу — столько мужи
ков успокаивалось здесь навечно без божьего благо
словения. Но говорят, что после приспособились, стали
суда перетягивать низменностью, не огибая мыс, и еще
102
ки, поросшие травой.
Забыл Коля База стариковские поверия и старинное
правило из головы выкинул: «На море поехал — нужно
знать течение воды и поворот земли, а если моря не
знаешь — сам на себя не надейся, за людьми иди». Еще
раз положил он штурвал вправо, а волна была сажен
ная, с полуночной стороны шла, и не успел вывернуть
дору носом, подставил под удар бортовину и, напол
няясь испугом, мгновенно подумал: «Рыб кормить при
дется, в этих сапожищах из сулоя не выплыть». Так
думал, но из последней силы выкручивал штурвал, чер
пая бортом. И накатный вал, задирая корму в белесое
небо, чуть не сунул дору на нос, она изрядно черпну-
лась — в рубку хлестнул поток воды, толкнув Колю
Базу в грудь, и не успело суденко выправиться от
встряски, как следующей волной его вышибло на от
мель, словно затычку из бражного жбана, и неотвра
тимо поволокло бортом на берег, опруживая набок и
забивая песком...
Колю Базу знобило, нитки сухой не было на нем...
Вот тебе и уехал, вот тебе и уплыл, кум королю — сват
министру. Сгоряча он еще подскочил к доре, уперся
плечом, пробовал столкнуть, но где там, разве трактору
лишь под силу спихнуть ее в воду. Очередная волна под
мяла парня и разом отрезвила: едва выволок ноги, сел
на камень, глядя на лукоморье сухими пустыми гла
зами.
«Засудят, верняк, засудят. Добаловал», — пронес
лось в голове.
Он промахнул песчаную длинную гриву, поросшую
жесткой бесцветной травой, выскочил на деревенскую
улицу — она была пустынна и ожидающе тиха, — зорче
огляделся, не подсматривает ли кто, потом огородами
пробрался на Зинкин двор и, приподняв плечом ворота,
проник на поветь.
Женщина словно ждала его, и даже сама открыла
ему дверь в комнату.
— Ты откуда? — только и спросила Зинка, ничем не
выдав своей радости, хотя сердце всполошилось и места