А еще прошу учесть народный суд мое полное несог
ласие с гражданкой Маланьей Корниловной по причине
политического вопроса».
Читал Иван Тяпуев заявление, а из головы не выхо
110
допрешь?» И весь остаток дня ходил милиционер по Ва-
зице и украдкой норовил все выспросить про Таранина,
но все в один голос твердили, что мужик был тем вече
ром в Инцах, ездил за товаром для потребиловки. А по
том сошли синяки с Вани Тяпуева, как с гуся вода, но
в памяти тот вечер не стирался.
И вот нынче судьба так неожиданно вновь столкну
ла их, связала узелочками на одной нити...
Трактором они без особой нервотрепки добрались до
тони Кукушкины слезы, по морскому отливу без тряски
прокатились, будто то асфальту. Гриша намерился было
свернуть к тоньской избушке, где маячил внучонок, вы
сматривая в бинокль приезжих, но друг-приятель не
ожиданно остановил за локоть и кивнул на торфяную
тропу, которая едва приметно завязывалась меж болот
ных кочек.
— Может, чайку, душеньку согреем, а? Куда нам
торопиться, не гонят нас, — пробовал возразить старик.
Ему бы хотелось, чего греха таить, посидеть за столом
да похлебать свежей семужьей ухи, а может, и мало
сольной рыбкой угостит парень: как-никак внук сидит
на тоне, не какой-то посторонний человек, можно бы и
в дорогу пару звенышек взять, да и ночь эту по-челове
чески выспать на постели — ведь и годы не те, чтобы
корчужкой под кустом свалиться. — Слышь, Иван П ав
лович? Внучонок там, навестить бы. От бабки гостинец
передать, — пробовал еще схитрить.
— Время — деньги, ты что, парень? Другого времени
тебе не будет, или сто лет не видался?
— Д а как не будет другого времени, но внучек
ведь, — вздохнул жалостливо Гриша Тараним, понимая,
что ничего не выгорит, уже прощально всмотрелся в
Сашку, беспонятливо маячившего на угоре, и ступил на
тропу.
— Ушицы бы свежей. Не каждый день и едим, —
бормотал старик, уже настраиваясь на долгую ходьбу,
и кривые стоптанные ноги поволок неторопливым лесо-
вым шагом.
У Ивана Павловича горело сердце, раскачивалось
колоколом, рождая нетерпение и суматошливость: ему
хотелось бы побыстрее бежать на место, и он, подгоняя
старика, даже несколько раз пнул его в пятку, на что
111
рово. Но болото подавалось под ногой, хлюпало, прихо
дилось выдирать сапоги из вязкой торфяной каши, а
сосновый бор синел где-то далеко впереди, как мираж,
полусонное наваждение; в животе начинало поуркивать,
болело в пахах, и сердце больно огрузло, навалилось на
ребра, плохо разгоняя кровь. Вскоре азарт пропал, за
молчал в душе колокол, и Тяпуеву показалось, что ста
рик нарочно спешит и хочет его, Ивана Павловича,
может быть, и кончить в болотах. Подозрительность
опалила мозг, и Тяпуев уже пристально вгляделся в
узкую ребячью спину с выпирающими лопатками, из
рубленную морщинами шею с белыми перьями волос —
и, захлебнувшись одышкой и неловко сминаемым стра
хом, он закричал вдогон:
— Слышь, эй ты!.. Куда ведешь?
«Э-э, недолго покоптишь, друг-приятель, — подумал
старик безо всякой жалости, замечая набухшее кровыо
лицо и налитые желчью глаза. — Наверное, смерть чует,
вот и поволокся в Кельи помолиться. Захотел в остат
ний раз взглянуть на родные места. Не нами сказано:
где гриб родился, там и погинет», — размышлял Гриша,
спокойно поглядывая прозрачными бусинами глаз.
— До боров-то дойдем, а там уж рукой подать. Зато
сколько срежем, чуешь?..
Наконец они ступили в лес, под ногами захрустел
белый курчавый мох, пахнуло густой духотой, и от сос
новых рубчатых колонн, подпирающих небо, их обво
локло нагретым смолистым дурманом.
— Господи, благословенно-то как! — настраиваясь
душой на отдых, воскликнул старик. А Иван Павлович
сразу опрокинулся в мох, устало раскинулся всем те
лом, забывая недавнюю подозрительность и страхи,
вгляделся в мерное колыхание дальних вершин, меж ко
торыми слюдяно проблескивало небо, и впервые за всю
прожитую жизнь пожалел, что так поздно навестил ро
дину. «А может быть, не так уж и плохо жить здесь?
Никаких тебе забот, и мир в стороне, и тревоги его не
слышны. Слиться бы вот так с природой, чего уж луч
ш е»,— подумал случайно прочитанными где-то фраза
ми. Но тут комары обступили его, повисли черным
непроницаемым гудящим облаком — на болоте проду
вало ветерком, а здесь, в духоте, комар осатанел.
112
вич и сразу вспомнил, для чего он здесь. Подумал:
«Пора, наверное, рассказать старику, подготовить его к
мероприятию государственной важности».
— Слыхал, в Ленинграде недавно клад нашли? —
сказал будто между прочим, отмахиваясь от гнуса.
— И неуж еще находят? — удивился Гриша. — Я ду
мал, врут все. А сколь велик-то?..
— Двенадцать золотых кирпичей. В стену замуро
ваны были.
— Ну!
— Вот и «ну». Женщины ремонтировали, они золота
и в глаза не видывали в такой форме, чтобы вот так.
Вывалили кирпичи да и ходят по ним. А прораб и
схватился — так писали в газете — схватился за голову.
— Смотри ты!.. Двенадцать золотых кирпичей. Это
же с ума можно сойти. А бабам-то много ли дали?
— Я уж не помню точно, но большую цифру печа
тали в газете. Тысячи...
— Повезло, вишь, — уже остывая, сказал Гриша,
понимая, что только в городах, среди большого скопле
ния разных людей, можно находить клады. А тут что:
болото, тайга да медведи. — В городах-то порыться, дак
чего только и нет. Убегали тогда, всего наоставляли...
Ты не слыхал? Мы юрьевокий-то дом уж без тебя ло
мали, дак тоже револьвер нашли. Уж заржавел, правда.
— Что ты говоришь? — искренне удивился Иван
Павлович. — Чуял я, когда его к ногтю прижали, — гад,
и все, а улик нету. Ну не попользовался он. — И сразу
без перехода повернул разговор: — Слушай, а ты про
клад не врал?
— Какой клад? У нас дикость, а не клады, — сразу-
то и не понял старик.
— А в Кельях?
— А, тот-то, — облегченно вздохнул старик. — Ну
дак тот-то, быват, и есть, почто нету-то, — с легкостью
согласился он, сразу наполняясь восторженной болтли
востью, ибо про тот клад, в который никто не верил на
деревне, но любили посудачить, старик был наслы
шан. — Тот-то что... Быват, и не один даже. Сказывают,
есть, в озере спрятан в дубовом сундуке, а от сундука
к берегу цепь. Но будто бы та цепь заколдована. Прав
да ли, нет, про то сказать не могу.
113
— Дак вы, значит, а? — протянул Гриша, уже смут
но догадываясь, на что намекает Иван Павлович, но
еще боясь поверить этому. Ведь одно дело болтать сказ
ки и даже смутно веровать в них, восторгаясь только от
мысли одной, что клад этот где-то есть и можно при
случае пойти и разыскать его. Но когда кто-то всерьез
поверил небылице и решился на розыски, значит, чело