Золотое дно (сборник)

мне.

— Я ведь сильный. — Надул живот. — Я маленький,

201

но ужасно сильный. На, бей в живот, — сказал Кронь-

ка, пыжась, и сам испугался своих слов. Но отступать

было поздно и не в его правилах, потому принес поле

но из опечка и пристал к матери: — Бей что есть мочи.

М ать дала Кроньке шлепка под зад, не знала она

такой деревенской забавы, когда парни на околице н а

дувают животы и лупят по ним, проверяя крепость.

Кронькиному животу завидовали, потому что он пучил

ся, как коровье вымя, и гудел, когда по нему били п ал

кой. Может, с того и урчало внутри, когда Кронька

волновался или боялся чего. Н аталья про Кронькин

живот ничего не знала, но, поревев, рассудила, что д е

ваться некуда, и следующим днем отправила сына в

лес на попутной подводе, надоумив, чтобы он набавил

при расспросах себе лет.

Там Кронька быстро налился телом, раздался в

груди; «животной» игры там не было, да и с лесом х ва

тало времени наломаться до великой усталости, но на

палке он перетягивал многих мужиков, и за это его

уваж али.

КАК ОН ВЫ ЖИ Л ?

Н а фронт Кроньку Солдатова взяли зимой сорок

первого, и к осени сорок второго, когда с ним приклю

чилась эта беда, он уже успел вдосталь навоеваться...

Кроня Солдатов и не слышал, как пуля просквозила

его; просто в спешке и горячке подумал он, что сильно

вспотел, просунул под гимнастерку ладонь, чтобы об

тереть грудь, а там сыро. Тут и упал, кровь пошла гор

лом. О казалось, пуля прошла грудь навылет, задела

легкие, и когда Кроня вдыхал в себя прогорклый воз

дух, что-то внутри сипело, и чудилось, что через пуле

вую дырку воздух из легких выливается обратно.

«Словно качают велосипедную камеру», — подумал

Кроня и слабо, как-то в себе, улыбнулся этому сравне

нию, и сразу вспомнился дом, велосипед на повети (тут

смерть стоит, а ему велосипед пришел в пам ять), еще

совсем новенький, с блестящими шишечками на педа

лях и гофрированными резиновыми ручками. Кроня ку

пил его перед самой войной в лесопункте, чтобы уди

вить Снопу, а ездить так и не научился: только раза

202

два провел его за дужки руля по всей деревне, как стро

евого коня, и все мальчишки Снопы бежали следом, но

ровя брякнуть никелированным звонком. Кто-то теперь

будет кататься на нем, может, старшие братья, а мо

жет, и продаст его батя Спиря... И эта мысль пробуди

ла в Кроне страх, ему стало мучительно ж алко себя,

захотелось жить, и он застонал, не открывая глаз. Но

никто не услышал его стона, потому что было не до Кро-

ни Солдатова: немецкие танки уже размяли, разворо

тили гусеницами зенитную батарею и ушли дальше.

Только Кроня еще не знал этого, в его ушах жил

грохот уже умершей канонады, и он думал, что бой про

должается. И, не открывая глаз, Солдатов попросил

застрелить его. Но никто не ответил и не подошел, по

тому что Кроне только показалось, что он сказал, да и

некому было отвечать и даж е застрелить парня. Кро

ня и не узнал, когда потерял сознание, но однажды

ему показалось, что он вынырнул из бездны. Кроня от

крыл глаза: небо было сумрачное и строгое, и откуда-

то с небес — так почудилось парню — глянуло на него

удивительно знакомое лицо с круглыми гнедыми гл а

зами, близко посаженными к носу. Эти глаза насторо

женно и робко посмотрели на Кроню и застыли, студе

нисто переливаясь в глубоких провалах, и Солдатов

даже заметил, как вспархивали загнутые рыжеватые

ресницы. Кроня хотел спросить: «Федя...Чудинов, откуль

ты?», но не успел и только застонал, видно, неловко и

больно леж ал на обугленной земле, и тут словно бы се

рое крыло взмахнуло над ним и погрузило в беспамят

ство. И, проваливаясь в забытьи, Кроня еще подумал,

что, слава богу, хоть один родник да навестил перед

смертью.

Очнулся Кроня Солдатов в совершенной тишине,

только, едва уловимые, дальним земным громом кати

лись орудийные залпы. На лице была солдатская обго

релая шинель, твердая и кусачая, она больно терла

глаза и лицо. Был накрыт Кроня Солдатов чужою ши

нелью, как покрывают мертвых. Кроня прислушался к

себе и не уловил никакой боли, словно земля зарубце

вала, затуш ила прострельную рану. Осторожно отки

нул полу шинели и взглянул в небо. Оно очистилось от

гари и было невыносимо глубоким и ярким, будто бы

изнутри полыхало желтым прозрачным пламенем. У

203

развороченной земли был горький бесплотный запах,

как у жестких пустырей, где растет лишь надменный

чертополох. Еще наносило запахи пороха, горелого ме

талла и сладковатого тошнотного тлена.

Кроня вдруг испугался, что останется здесь и умрет.

Он уже забыл, что просил пристрелить его, тягучий з а

пах тлена будоражил и волновал, но Кроня еще не со

всем пришел в себя, и ж аж д а жить тоже едва просыпа

лась в нем. Солдатов ворохнул спиной, отыскал более

мягкую землю, но она была везде неровной и жесткой,

и это раздраж ало Кроню. Он невольно прислушался к

тишине и уловил в ней недалекие голоса, вскрик запо-

лошного петуха, промчался и затих мотоцикл, где-то

скрипнула дверь и вырвался испуганный женский воз

глас.

Кроня перевернулся на живот и увидел те самые

Бороухи, за которые умирал. Черепичные крыши за го

лыми деревьями были совсем рядом и казались черны

ми, хотя Кроня помнил, что они бруснично-красные, —

он ходил в это село за молоком... И вдруг он словно

бы ощутил жаркими губами холодную струйку моло

ка, которая густо и неторопливо цедится сквозь м ар

лю из деревянного подойника в глазуревую кружку.

Кроня пошевелил языком, он был распухший и едва

влезал в рот. Совсем рядом, перед глазами, была ры

ж ая, наверное, от его крови, земля, она казалась р ж а

вой и будто состояла из одного старого бросового

ж елеза. Кроня лизнул землю — она оказалась холодной

и кислой на вкус, и тут Солдатов понял, что уже конец

октября и земля завязла, полная сырости. Он прижал

язык к зубам и почувствовал, как этот холод стал отхо

дить и превращ аться в кислую влагу. И Кроня лизал

землю, продвигаясь выше по воронке, пока не наткнул

ся на что-то холодное и неживое. Он поднял глаза и уви

дел застывшее лицо старшины Кармелюка, оно л еж а

ло как бы отдельно от тела. Кроню всего затрясло и

вывернуло наизнанку, он тихонечко попробовал встать,

чтобы не видеть лица старшины Кармелю ка, но встать

не удалось, вернее, Кроня побоялся подняться и пополз

на коленях в сторону села.

У крайней избы его увидела старушка, она робко

подошла к Солдатову, и он рассмотрел только высох

шие ноги в толстых солдатских ботинках.

204

— М ама, не оставь! — по-детски попросил Кроня,

и старушка, хрипя плохой грудью, наклонилась к не

му. У нее были узкие веснушчатые кисти с круглыми

шишкастыми козанками на пальцах, и почему-то эти ру

ки напомнили мать, и Кроня, слабея, повторил: — Не

оставь, мама.

— Осподи, каких молоденьких калечат, — прошеп

тала старушка. — Куда я тебя дену? Ну ты, вставай,

экий ты неподъемный. — Она потянула парня за рукав,