то грустно и боязливо гладила плечи и длинную шею
с первыми неясными морщинками. А Сонька-то, Сонька!
Тоже кружилась рядом, и все трогала мать со спины
с видом просыпающейся женщины, и быстро целовала
в щеку или просто ласкалась, непрестанно повторяя:
«Мама, какая ты у нас красавица!» А сопливые погод
ки сидели на табуретках покорно и тихо, чтобы не ис
портить маме предпраздничного настроения. Потом
мать садилась к столу, калила над керосинкой боль
шой гвоздь, заж им ая его прищепкой для белья, и, де
лая круглые боязливые глаза, накручивала тонкий во
лос на горячее железо. По комнате струился острый
запах горелых волос, а мать как-то быстро становилась
чужой, недоступной и очень красивой... Потом она ухо
дила на торжественный вечер в городской клуб, но
возвращ алась всегда рано, д аж е не досмотрев концер
та, строгая и грустная, с покрасневшими глазами.
Перед сном пили праздничный чай с крупяными
шаньгами и ложились спать кто на кровать, единствен
ную в комнате, кто прямо на пол, на яркие полосатые
тюфяки, сбитые вместе; а мать еще долго сидела у ок
на, не сводя глаз с улицы, словно ожидая, что сейчас
вдруг послышатся знакомые Андрюшины шаги. Ведь он
наверняка не погиб, это только написали, что погиб,
а намучился в плену по всякимлагерям и сей
час направляется домой молчком, чтобы обрадовать и
увидеть ее. И она уже так явственно видела мужа, что
234
его длинное костлявое лицо, и широкие губы, и всего-
всего, и, отрываясь на мгновение, оглядывать его сле
пыми от слез глазами, и по-доброму ругать, почему не
известил да не подал давножданной весточки. А потом
неожиданно вздрагивала и понимала, что спит, прива
лившись к окну и все ей только чудится, и тогда у м а
тери начинала глухо болеть душа, до утра не давая по
коя и сна.
...От воспоминаний Гелю освободил дядя Кроня. Он
вышел на крыльцо весь смутный и помятый, с серым
припухшим лицом, на правой щеке отпечатался крас
ный рубчик — след подушки.
— Как там мать-то? — спросил Геля, оглянувшись
и останавливая невольный взгляд на сухой дядиной
груди, где под соском в глубокой неровной вмятине си
дел рыжий паук и пил кровь.
— Мати-то ваша мученица. Хоть бы вы-то еще не
изводили ее...
Потом они долго молчали, обласканные утренним
солнцем, — наверное, было часов около пяти.
Д ядя Кроне надоело стоять, и он закряхтел, умащ и
ваясь подле Гели, потом достал «северинку», обколо
тил ее о донце пачки и, сказав по обыкновению: «А те
перь закусим табачком», прикурил, не заминая зубами
папироску.
— Хоть бы один подле ее пожил. Все легше бы ей,—
неожиданно сказал дядя Кроня.
— Заест, — откликнулся Геля.
— Характер не сахар, — согласился дядя. — Но
опять же житуха-то какая была — тюх-тюлюх. Вас ше
стерых надо было на ноги поднять, а велика ли пензия-
то за отца, да и сама зарплаты не получала: много ли
тогда на трудодень в колхозе д а в а л и — шиши одни.
— Я все понимаю, дядя Кроня, и домой меня тянет.
Порой мочи нет, как тянет. А приеду вот— и ужиться
не могу. Такой уж я урод.
— Ну раз т а к — молчу-молчу... Не вовремя ты, Ге-
ласий Андреевич, в отпуск наехал, — свернул дядя Кро
ня разговор, боясь ненароком обидеть племянника.
— Не Геласий Андреевич, не-не, — смущенно отмах
нулся Геля. — Какой я вам Геласий Андреевич? С ка
жете тоже, дядя Кроня.
235
пуск-то явился. Чуток бы поране, под весну. Опять бы
на охоту сбродили. Я тут ныне дивно пострелял, отвел
душеньку. Причастился, значит, тюх-тюлюх. Не было
бы семьи, предположим, ушел бы в охотники и не знал
бы этой нервотрепки. Я тут боле совсем жизни лиш ил
ся на этой руководящей работе.
— Х арактер нужен, конечно. Я ружье свое собира
юсь купить...
— Я спать-то разучился. Добры-ти люди под утро
самые сны разглядывают, а меня все будто какой ча
совой выкликивает.
— А меня утром палкой не подымешь. В глаза
хоть спички ставь,—тянул свое Геля.—Я говорю, ружье
вот хочу купить. П равда, ребята отговаривают: «Ку
да, — говорят, — тебе с ружьем, на ходу ведь спишь.
Застрелиш ься еще». Рассеянный я.
— Ничего, на охоте приобыкнешь. Я и сам неоднове
стрелялся. Суком дергнешь за спусковой крючок — под
ухом как речкнет, так и охолонешь весь. Прости ты,
осподи, думаешь, страсть-то какая! Вот смерть-то где
пролетела. А потом опять ничего. Нынче я дивно по
стрелял. У меня озерцо есть — отыскал на лыве, так
неделю домой не являлся. Отдох взял. Первый раз за
десять лет отдох взял, а мне строгача по партийной ли
нии сунули, хотели и с работы попереть, в рядовые пе
реставить, тюх-тюлюх. А я, наверное, шибко обрадовал
ся, они и заметили, что я обрадовался, и оставили, го
ворят — работой оправдайся.
— Они это могут. У них не зарж авеет... А я ружье
нынче куплю, — сказал Геля и вдруг подумал: «А по
надобится ли оно?..»
— Но опять ж е я на свой колхоз двадцать лет по
ложил. Достанется какому ли тюхе. Обидно ведь бу
дет, — вязал свою мысль дядя Кроня. — А иначе бы
подался в охотники.
— Д а из вас охотник...
— А что, скажешь, не охотник, да? Я в прошлом го
де пять глухарей за один подход взял. Таких штучек
достал — едва из лесу приволок.
— Д а из вас охотник, дядя Кроня, как из моего
пальца... револьвер, — шутливо задорил Геля, как-то сл а
бея и светлея душой, и уже радостное возбуждение пе-
236
махнуть подугорьем в калтусины, поросшие пахучей
падреницей, потом босиком пробежаться по глинистой,
всегда влажной тропке, выбитой коровами, и на луг,
а оттуда — на реку, к приглубым местам, где прежде
сиживал с удочкой.
— Теперь-то хоть что наговорить можно, — не от
ступался Геля, привставая со ступешки и вглядываясь
в облитый желтым утренним светом луг, в белое л ез
вие ручья, обметанного лопухами, в каменистые зареч
ные берега, словно облитые засохшей кровью, с белой
песчаной кромкой вдоль воды.
А дядя Кроня егозил по ступешке и все подступал к
племяннику.
— Может, ты про тот раз имеешь в виду? Д ак у ме
ня тогда ружье неприцельное было.
— С кривым стволом, что ли? — отвлекся Геля от
мыслей.
— Сам ты десять лет не умывался...
*
•х-
•*
А ту охоту Геле не забыть, потому что он тогда обо
стренно чувствовал и ж елал все понять. Он приехал
в отпуск в Снопу весной, когда еще вечера выстывали
до хруста и от талых вод, расплывшихся по ржавой
прошлогодней траве, несло снегом и свежими огурцами.
Геля тогда впервые услышал этот запах и сказал о нем
дяде Кроне, а тот шикнул через плечо и крадучись
шагнул в снежную плешину.
Вечерело. Прошлогодняя трава на полянах леж ала
спутанная и неживая, и меж вялых стеблей рождались
крохотные роднички, которые копились в небольших
лягах прозрачными озерцами, и на дне их видна была
каж дая травинка, каж дая трещинка и морщинка на