ному позыву, Чудинов склонился над этим лицом и
вдруг увидел знакомый короткий шрам над верхней
бровью — когда-то нечаянно сам же и ударил тонко з а
остренной вицей, — острый, чуть вздернутый нос, кру
тые скулы, покрытые грязью и пеплом.
Чудинов узнал свояка Кроню Солдатова, которого
взяли на войну годом ранее, и ему стало невыносимо
страшно глядеть в эти пристальные живые глаза, рас
плывшиеся на восковом лице, глаза, которые тщились
что-то сказать и не могли, и казалось, будто последние
мысли так и остыли в конечное мгновение жизни под
тонкой непрозрачной пленкой.
«Надо же так, ну надо же так!» — мелькнула мысль,
и Чудинов, не отрывая взгляд от Крониного лица, по
шарил ладонью по глинистой осыпи, и тут будто кто
посторонний вложил в его руку шинель, и накрыл Федя
Кроню Солдатова с головой, как накрывают мертвых.
«Надо же так, ну надо же так!» — уже вслух тупо шеп
тал Чудинов, озираясь кругом, потом сделал несколько
вихлявых шагов в сторону, словно потревоженный
зверь, но вернулся, вспомнив вещмешок, и тут невольная
волна тошнотного темного страха подхватила парня, и
ноги понесли его куда-то по вздыбленной непослушной
земле. Он бежал полем, спотыкаясь о жухлые будылья
и пласты измученной пашни, проваливался в снарядные
воронки, пахнущие гарью, падал, словно умирал, и сно
ва бежал, пока крепкая рука не остановила его за полу
шинели и не опрокинула навзничь.
254
лось, как его догоняет готовый схватить Кроня С олда
тов, и Федя все порывался вскочить и бежать, куда бог
пошлет, чтобы только успокоить дрогнувшее сердце.
— Л еж и давай. Покойником захотел сделаться? —
тоже будто беж ал, с одышкой сказал Ж вакин, стаски
вая Чудинова в покинутую траншею. — Што, жить н а
доело? Думаеш ь, война-то — уракать только да тро
феи собирать? Беж ит как угорелый. — Ж вакин еще что-
то говорил, шевеля рыжими клочками бровей и ж м у
рясь всем некрасивым лицом, а потом, отвернувшись от
Чудинова, матерно выругался и сплюнул. И будто толь
ко что заметил вещмешок, который Федька так и не
выпустил из рук, и добавил: — А ты прохиндей, бра
тец. Ей-богу, прохиндей, едри твою капусту. — Ж вакин
вынул вещмешок из Федькиных равнодушных рук и
стал по-хозяйски рыться в нем, а Чудинов все так же
безучастно леж ал на дне траншеи, высматривая мут
ный осколок неба.
Он вдруг вспомнил все пережитое на этой войне: и
опустошающую канонаду, от которой, казалось, волос
отделяется от головы, и студеную октябрьскую воду,
пронизывающую ноги до самых костей, и первых уби
тых понтонеров И вана Окладникова и Семена Ж данова,
которые где-то так и остались леж ать у штабелей, по
терянные всеми, и раздавленную батарею, и убитого
артиллериста с запрокинутым лицом, и мертвого Кронь-
ку Солдатова, у которого были совсем живые глаза, и
тех двух «животников», что так муторно стонали до са
мой смерти, вспомнил и тех девятерых, которые располз
лись в сумерках по осеннему полю и сейчас леж ат не
бось, как палые листья с огромного людского дерева.
Все вспомнил Чудинов и подумал, что это совсем не та
война, о которой мечталось, когда бежишь в снегах, р а
зодрав в торжествующем вопле рот, и орешь, орешь до
боли в скулах, и поливаешь огнем направо и налево,
и фашисты — эти гады ползучие, эти сволочи лож атся,
как трава, по-тараканьи вздрагивая ногами. Чудинов
всего неделю пробыл на передовой, но показалось ему,
что минула уже целая вечность, какие-то страшные му
торные картины сменяли одна другую, а войны он так
и не разглядел: то был под откосом берега, когда не
ожиданным снарядом потопило самоходный понтон, то
255
землю, потом была сумасшедшая беготня по ночному
полю, и вот, наконец, этот ржавый окопчик в полукило
метре от леса, — и не знаешь, как поступить и как рас
порядиться своей судьбой...
Постепенно Чудинов отмяк, отошел душой и снова
стал самим собой, снисходительным и чуть ироничным,
и, не глядя на Ж вакина, спросил:
— А все же почему тебя девки-то не любили? — но
ответа не услыхал, потому как Степа Ж вакин, отки
нувшись на стенку траншеи, уютно спал, забыв и про
день-деньской, и про войну, и про все на свете, спал,
прихрапывая и шмурыгая утиным носом, и полная без
мятежность была разлита на его грязном некрасивом
лице. Порой он словно бы пробуждался, мычал и тол
стым коротким пальцем смахивал с лица невидимые
паутины: наверное, Степе снилось что-то хорошее из
самого детства.
Чудинов недоверчиво оглядел Ж вакина и хотел его
ткнуть в бок, чтобы тот не прихилялся, но ефрейтор сам
вдруг встрепенулся, обмахнул ладонью усталое лицо,
словно бы сгоняя сон, и сказал виновато:
— Соснул малость. Как в пропасть кинуло. А чего
я видел, чего я видел? Вовек не сказать.
Чудинов помолчал, осторожно посунулся из окопа
и как бы мгновенно закаменел: под самым селом ле
ж ала дорога, и хотя шум машин едва проникал сюда,
но видно было, словно в немом кино, как поднимались
в Бороухи бесконечной чередой машины, забитые пе
хотой, и лобастые вихляющие танки, кургузыми ж у
ками вскидывались на центральную улицу мотоциклы,
и казалось, что всю эту шумную орду кто-то гонит и
гонит вперед, не давая ей отдохнуть и оглянуться н а
зад, где еще не осела с неба пороховая гарь и не было
даж е ворон, чтобы терзать павших и безмолвных.
Смотреть на это зрелище было жутко, но сидеть в
окопе, заслонясь от мира пористой влажной землей,
казалось еще страшнее, поэтому Чудинов все вгляды
вался в великое переселение людей, жаждущ их убивать,
и в памяти его невольно оседали и танки, вихляющие
широкими задами, и кургузые мотоциклы, и буксующие
грузовики с пушками на прицепе... Федька словно бы
знал заранее, что все это ему надо запомнить и расска
256
ле неисчислимой, которая движется на них.
И вдруг Чудинов представил, как он окружает Б о
роухи: с левого фланга пускает танки, с правого — то
же, из дубовой рощи прямой наводкой бьет из гаубиц
по селу, да все прицельно, прицельно; а той лощинкой
он просочил бы пехоту, тихим сапом подлез бы. Чуди
нов даж е забылся, что он посреди осеннего голого поля,
восторг поселился в его душе, и он оглянулся, чтобы
поделиться своими планами со Степой Ж вакиным, но
тот уже снова мирно всхрапывал, далекий от войны и
ее ужасов. Чудинов досадливо сплюнул, добыл из к ар
мана яичко, околупал его, предварительно постукав о
саперную лопатку; яичко было голубоватым под серой
шелухой и показалось чертовски вкусным. Чудинов
съел его, повернувшись спиной к Степе Ж вакину, по
том достал сухарь и, привалившись грудью на бруст
вер окопа, стал обкусывать сухарь с краешков, тихо
соловея и задремывая от ржаной солоноватой кашицы
во рту, от однообразия пожухлых полей, взвихренных
бесконечных облаков, будто бы оседающих за рекой, от