В Подольске я нашёл семиэтажную городскую гостиницу, заселился, и оказался на всём своём этаже, наверное, единственным русским – остальной народ был откуда-то сплошь со знойного юга…
Побегав два дня по местному цементному заводу, я поехал во Владимир. Там я должен был попасть на завод керамических изделий и химический комбинат. Первая же попавшаяся электричка привезла меня на Курский, где я довольно долго ждал пригородного поезда на Владимир. Он даже оказался скоростным: первую остановку после своего отправления сделал только через полтора часа, в Павловом Посаде. Потом остановки пошли чаще, а после знаменитых ерофеевских Петушков электричка стала останавливаться абсолютно везде. Народу в вагоне было очень много и от Петушков люди уже ехали, стоя в проходе.
Постепенно стемнело, в мутном от грязи окошке уже вообще не было ничего видно, но на шапках входящих в вагон людей стал заметен снежок. Когда мы подъехали к конечной, снег валил уже с такой силой, что невозможно было разглядеть номера подходивших к вокзалу троллейбусов.
Заводские забронировали мне номер в гостинице профсоюзных курсов, находившейся на самом краю города. Следуя их указаниям, я сел в 14-й троллейбус и проехал на нём почти через весь город. Выйдя на конечной, я оказался в абсолютном одиночестве. Восьмой час вечера, куда идти дальше, я не знал, и очень долго ждал, пока где-то через полчаса на остановке не появилась семья – муж с женой и двумя детишками, которые и объяснили мне, где находится эта гостиница.
На самом отшибе, метрах в трёхстах от остановки, сквозь толщу летящего снега тускло просвечивалось одинокое многоэтажное здание – окошки горели лишь на трёх этажах из девяти. Добредя по сугробам до него, я зашёл в вестибюль: дежурная администраторша посмотрела на меня как-то уж очень странно и спросила: «А что, снег идёт?» Я посмотрел на себя в зеркало – вся моя левая «подветренная» сторона превратилась в сплошную сосульку…
Гостиница «Владимирских зональных профсоюзных курсов» была просто шикарной: зеркала, ковры, всё блестело и сверкало, очень дешёвая и очень вкусная собственная столовая, кинозал с видеосалоном и всего-то три десятка жильцов. В соседнем номере первую ночь жили два мужика из Киева, но к выходным они уехали, и я остался совершенно один на весь свой третий этаж. Номер стоил 32 рубля в сутки (в Подольске – 30).
Два дня я бегал по заводам, подписывая договора, а в субботу и воскресенье сам себе устроил экскурсии по городу, рассматривая церкви ХI-ХIII веков. В понедельник утром я приехал на вокзал и купил билет на ближайший поезд до Москвы, который шёл из Горького и назывался «Буревестник». В этом составе было два десятка «межобластных» сидячих вагонов и два ресторана. Весь восьмой вагон во Владимире вышел, а нам дали в него билеты с номерами мест. Моё место оказалось «задом наперёд» – я жутко ненавидел езду в таком положении, но проводница велела садиться строго по номерам. Машинист огромного чешского электровоза, как бы извиняясь за получасовое опоздание, от всей своей души нажал на газ, и мы понеслись к Москве со скоростью за сотню.
Остановившись на пару минут в Орехово-Зуево, поезд пришёл на Ярославский минута в минуту. Сразу с поезда я приехал в Хохловский переулок и немедленно попал в очень тёплую компанию: кроме Гоши Гурова, Мишки Крылова и какого-то блудного попугайчика Шурика (Шурки, Шурочки – как он сам себя называл), который прямо посреди лютой зимы просто залетел с улицы в Гошину форточку и остался у него жить, сидели две барышни из Ленинграда и Санёк Леонов. Всей этой компанией, исключая, разве что попугайчика, мы бродили до поздней ночи по городу, пока не посадили девушек на поезд, уходивший в Ленинград на полпервого ночи. Потом купили билет и Леонову, который рано утром уезжал обратно в своё Скуратово.
На следующее утро я посадил Сашку на поезд на Курском вокзале, а сам тут же поехал снова в Подольск. Когда я уже возвращался оттуда, мне вдруг попалась какая-то редкостная электричка, которая называлась «ЭР22». В самой середине её вагонов было ещё по целому тамбуру с дверями наружу. Гораздо позже я узнал такую электричку в фильме «Забытая мелодия для флейты», когда господин Гафт запел: «Перестройку начали с рассветом…»
К вечеру следующего дня Гоша и Крылов написали письма на Родину, собрали нехитрые посылочки, я упаковал их в свой багаж, и Гуров проводил меня до остановки 39-го трамвая. Я долго шёл потом с него через какой-то длиннющий подземный переход к Павелецкому вокзалу, а прямо посреди перехода расположился оркестр из пяти музыкантов, довольно пожилых мужиков, ну настолько душевно игравших: «Кружится, кружится старый вальсок…», что я сорвал «стоп-кран» и дослушал эту музыку до конца.