— Поберегите ваши слезы до лучшего случая.
К счастью, игуменья Шеля не потеряла ещё сострадания за свою долгую службу и потому разрешила Орфизе оставить при себе двух-трех слуг, и среди них Криктена. Ему-то и поручила Орфиза доставить записку Монтестрюку, где бы тот ни был.
Но графиня Монлюсон забыла о Лудеаке. Предусмотрительность сего мужа не знала границ.
Едва Криктен прошел сотню шагов от ограды монастыря, как его схватили и обшарили с ловкостью, не оставлявшей сомнения в огромном опыте исполнителей, полученном ими в этом весьма любим м в то время виде цивилизованного обращения с людьми.
Командир исполнителей по имени Карпилло (для Криктена это было его первое знакомство с ним; для читателя знакомство не требуется) был ужасно рад.
— Вот здорово, — сказал он, — и бумажка, и человек при ней, хоть и дурак. Но спасибо ему все же следует сказать: по крайней мере, рука не отвыкает. Поймаем кого и получше!
Посадив Криктена в гостиничную комнату и заперев его там Карпилло помчался к инициатору этой акции, Лудеаку. Тот был с Сезаром на совещании у графини Суассон. Как только Лудеак прочитал записку — а там была всего лишь просьба о помощи — он радостно воскликнул:
— Отлично! Прекрасная вещь, эта записка. Скорей надо отправить её по адресу.
— Что? Ты хочешь, чтобы этот изменник Монтестрюк узнал местонахождение Монлюсон? — спросил удивленный Сезар.
— Конечно! Без сомнения, графиня де Суассон меня поддерживает. Ведь гасконец — да ты и сам это понимаешь — сразу же примчится на помощь. Чего ещё нам надо?
После этого Карпилло поспешил обратно к Криктену, отдал записку, извинился за ошибку и в виде компенсации предложил ему ужин и денег.
— Мы в полиции всегда так делаем, если ошибаемся, — добавил он. — А у кого же не бывает ошибок?
Криктен съел ужин, спрятал, как мог, деньги поблагодарил представителя полиции, а затем и Бога за то, что посла ему на пути таких честных людей. Ну-с, а за аббатством, разумеется, «представители полиции» повели тайное наблюдение.
Криктен же смело двинулся в путь. Дорогу ему подробно объяснила мадемуазель Монлюсон, чтобы он не разминулся с Монтестрюком. Самого Юге он знал в лицо, так как неоднократно видел его раньше у госпожи. Уверенность его усиливалась приятным звоном серебра, подаренного «полицией».
Наконец, как-то, сидя в эльзасском трактире за ветчиной с пивом, он увидел того, кого ждал, с двумя сопровождавшими. Он подошел к ним.
— Граф де Монтестрюк, если не ошибаюсь? — спросил он.
— Да, а что вам угодно?
— Вижу, что граф меня не узнает.
— Черт, да ведь это Криктен! — воскликнул Коклико. — Он же служит у графини де Монлюсон.
— Ах, вот в чем дело. — Лицо Югэ сделалось очень внимательным. — Говори же скорее.
Криктен передал ему записку.
Прочтя её, Югэ сильно побледнел.
— Лошадей! — крикнул он, повернувшись к Коклико.
Письмо за подписью Порчиа и Колиньи давало ему возможность требовать своих лошадей в любой момент. Через минуту четверо всадников уже скакали по дороге в ночной темноте.
Прибыв в гостиницу в окрестностях Линьи, Югэ по совету Криктена стал дожидаться, пока тот не сообщит госпоже о его прибытии.
— Граф, — обратился между тем к нему Коклико, — приведите себя в порядок. Вы после дороги выглядите лесным разбойником, никак не меньше.
Добавим, что если бы кто-нибудь напомнил Югэ о поручении главнокомандующего французской армией доставить королю важное донесение, он, пожалуй, сильно удивился бы, но наверняка не покинул гостиницы. Пока Югэ чистился и мылся, к Лудеаку примчался радостный Карпилло.
— Я их видел обоих, как вас сейчас — сообщил он. Монтестрюк в гостинице. Там у меня есть друзья, они мне сообщат о нем все. Лакей пошел в аббатство.
— Отлично! — воскликнул Лудеак. — Будем действовать наверняка. Пойдем к Шиврю.
Лицо Сезара просияло с их приходом.
— Держу пари, вы пришли с хорошими вестями, — заявил он.
Лудеак рассказал ему последние новости.
— Рыба плавает у самой сети, — добавил он. — Еще немного, и она наша.
— А затем?
— А затем — наше с тобой дело… У меня превосходнейший план. Человека с бумажкой можно завести куда угодно. Об этом плане я хочу сообщить синьору Карпилло. Уж он-то поймет меня с полуслова.
— Ты что же, боишься, что я проболтаюсь?
— Да нет. Я боюсь, что ты не решишься на его осуществление. Твоя совесть слишком нежная, моя же совсем не такая.
— Не бойся. По дружбе к тебе я заставлю замолчать свою совесть. Открой же мне свое сердце.