— На то он и птица, чтобы летать… — отозвался дедушка. — Теперь он и пищу сам себе добывать станет…
— А от меня не улетит?
— Не будешь обижать, так и не улетит… Вон, смотри, Киликушка твой опять кого-то поймал…
Теперь каждый новый день приносил Тимке новые заботы, а вскоре этих забот стало еще больше. За прошедшие дни дедушка обкосил всю лесную опушку, где трудно было работать машинам. Через несколько дней после того, как Киликушка научился летать, приехала бригада косарей с сенокосилками и граблями. На стане стало шумно. Теперь Киликушка не мог сидеть на балагане и спасался от любопытных только на березе. Днем Тимка уходил с Киликушкой далеко в поле, там было покойно и для него и для Киликушки, а ночью долго не спал и все слушал, не полез ли кто-нибудь из ребят на березу за его любимцем?
Дедушка видел тревогу Тимки и, как только мать приехала за сеном, отправил внука домой.
— Там и тебе и твоему Киликушке будет покойней…
В селе для Киликушки началась новая жизнь. В избе было тесновато и душно, сидеть на окошке неудобно. В первый же день на него кинулась кошка, защищаясь, Киликушка уколол ее острыми когтями, и теперь она ходила поодаль, искоса поглядывая на своего врага.
Тимка прибил на окне у верхнего стекла планочку и посадил туда друга:
— Тут тебя никто трогать не будет…
Когда Тимка с Киликушкой вышли на первую охоту, переполошились куры, и сколько ни останавливал их петух, сколько ни кричал задорно, словно вызывал на бой непрошеного гостя, куры не послушались и спрятались во двор.
Мать немного поворчала на Тимку, но все-таки сжалилась и отрезала кусочек сырого мяса. Киликушка тут же съел его и еще смотрел на руки хозяйки большими круглыми глазами.
И полетели для Киликушки дни за днями — сытые, спокойные… Каждый новый день они уходили за мельницы, к озерам. Там Киликушка любил гоняться за стрекозами; после охоты можно было посидеть на кусте, а то и поймать лягушку.
Иногда Тимка оставлял его одного где-нибудь на ветке возле озера и быстро убегал домой. Киликушка сейчас же снимался и летел следом, останавливаясь в воздухе и выслеживая жука или кузнечика.
В этих походах Тимка много раз встречал возле озер пастуха Егорку. Пастух не сводил глаз с Киликушки, пока тот занимался охотой. Егорка был немного старше Тимки, и ему очень хотелось иметь такого друга, как Киликушка.
— Ну, на что он тебе? — спрашивал пастух. — Мне вот скучно… Все один и один…
— А овечки?
— А что овечки? Бя-а-а да бя-я-а!.. Вот и все. А то бы я ходил с ним, разговаривал…
— Если бы ты хотел, сам бы мог поймать такого Киликушку, — говорил Тимка и уходил.
Так прошло лето. Осенью кузнечиков стало меньше, и Тимка с Киликушкой уходили на поля, где колхозники убирали хлеб. Там, над суслонами хлеба, сновали осенние коричневые стрекозы, Киликушка гонялся за ними, а потом отдыхал на вершине суслона или омета соломы.
Колхозники хвалили Тимку и его птицу.
— Молодец, Тимка, что такую птицу приручил…
И все было хорошо. Сыт был Киликушка, и доволен был Тимка. Дни за днями проходили без тревог и больших забот. Но однажды вечером дедушка сказал:
— Сейчас твоего Киликушку прокормить — ничто, легкое дело, а что ты будешь делать с ним зимой? Кузнечиков и стрекоз не найдешь, чем кормить станешь?
— А мясом… — отозвался Тимка.
— Уж не думаешь ли ты, что мы для него барана резать станем? — вмешалась мать.
— Мышонков ловить буду… — ответил Тимка. — Много ли ему надо? — две мышки и хватит.
Дедушка помолчал и сказал:
— Не переживет твой Киликушка зиму, помрет… На зиму эти птицы в теплые края улетают, а все почему? — корму там сколько хочешь. А у нас и холодно и корма нет…
Тимка не хотел соглашаться со взрослыми, но с этого дня у него появилась новая забота: как, в самом деле, прокормить Киликушку долгую зиму? Он придумывал всякие способы: наделает дедушка мышеловок, он разнесет их по соседям, и мышки будут пойманы. Ну, а когда не будет мышек, он отдаст свой кусочек мяса, и Киликушка будет сыт.
Но зима еще была далеко, и Тимка каждое утро отправлялся с Киликушкой на охоту.
Как-то Тимка возвращался домой с колхозного тока. Там была горячая работа, и Тимка, забывшись, пробыл почти целый день. На току было все в движении — и люди и машины. Размеренно и строго стучал трактор; как жадный ненасытный зверь, ревела молотилка: а-а-а… а когда бригадир, дядя Петр, бросал ей в пасть разрезанный сноп пшеницы, она на время словно давилась: ам-а-ам-ам… и снова начинала реветь.
— Давай, давай! — кричал весь запыленный дядя Петр. — Не задерживайся!..
Здесь нельзя было останавливаться. Торопились подвозить снопы, торопились подавать их на полок молотилки, торопились отвозить солому, отгребать зерно…
— Бери-ка, Тимка, лопату, помогай! — крикнула ему девушка-соседка. — Никуда твой кобчик не денется…
— Не кобчик, а Киликушка… — поправил ее Тимка и побежал посмотреть, что делает его друг. Киликушкй сидел на ближайшей клади соломы и ощипывался.
— Я здесь, Киликушка! — крикнул ему Тимка и вернулся к веялке.
Он работал долго и даже забыл о Киликушке, только когда услышал его крик сквозь рев машин, опомнился и побежал искать друга. Киликушка летал недалеко от стана и громко кричал.
— Здесь я, Киликушка, соскучился?!
Возвращаясь домой, Тимка увидел возле озера пастуха Егорку. Стадо отдыхало, а Егорка, склонившись, что-то делал. Киликушка полетел к озеру, а Тимка завернул к пастуху, и тут случилось то, чему он и сам на другой день не верил.
Егорка сидел и перочинным ножом строгал палочку.
— Ты что это делаешь? — спросил его Тимка.
— Да вот… палочку себе… — нехотя ответил Егорка.
— А ножик у тебя чей?
— Чей же, как не мой? А у тебя разве нет ножика?..
— Нет… — вздохнул Тимка.
— Вот давай менка: я тебе ножик, а ты мне Киликушку… — проговорил Егорка, не глядя на Тимку.
Тимка молчал. Свой ножик, свой!.. Ни у кого не просить… Что надо — достал и сделал… «А Киликушка не переживет зиму»… — вспомнились слова дедушки. И опять завертелся ножичек — маленький, блестящий. Он, казалось, заслонил все, и Тимка, ничего не помня, уже раскрыл рот, чтобы сказать, что он согласен…
— Да нет, — проговорил вдруг Егорка, — твой Киликушка такого ножика не стоит… Это же нож, вещь, а Киликушка — пырх — и нет его. Лови ветра в поле… Нет, я, пожалуй, не отдам…
И как потом все случилось, Тимка толком не мог рассказать дома.
— Я ему отдал Киликушку, а он мне нож…
Дедушка взял нож, осмотрел его и с брезгливостью бросил на стол.
— За такую дрянь ты отдал своего Киликушку? Да ты что, Тимка, уж не ослеп ли?
Потом посмотрела мать и руками всплеснула:
— Что же ты, сынок, сделал? Такого Киликушку ты, может, в жизни больше иметь не будешь… Обманул тебя Егорка…
Тимка только сейчас увидел, что ножик расхлябан, что лезвие заворачивается в любую сторону и что им легко порезать руку. Он краснел, бледнел и вдруг разрыдался. Обидно было не потому, что его обманул Егорка, а потому, что он больше уж никогда не увидит своего Киликушку.
Было уже темно, когда Тимку в слезах мать уложила в постель.
— Завтра утром отнесешь Егорке ножик и возьмешь Киликушку. Эка ведь беда какая!..
— А Киликушку чем кормить будем зимой? — не успокаивался Тимка.
— Да прокормим как-нибудь… Спи…
Эту ночь Тимка плохо спал, часто вскакивал и смотрел на окно. Нет, его Киликушки там не было, и он снова начинал потихоньку плакать и шептать:
— Киликушка мой, Киликушка…
Утро выдалось пасмурное и дождливое, но Тимка оделся и пошел выручать друга.