Бриз сказал:
— Когда вы обнаружили труп, вы отправились вниз к некоему администратору по имени Пассмор и заставили его подняться, не говоря, что кто-то убит. Вы наговорили ему какой-то ерунды насчет драгоценностей.
Я кивнул:
— С людьми типа Пассмора в подобных заведениях лучше держаться втемную. Меня интересовал Филипс. Я решил, что Пассмор мог бы рассказать мне о нем, если бы не знал, что тот мертв. Если б он знал, что ему придется объясняться с полицией, вряд ли он стал бы говорить. Вот и все.
Бриз немного отпил из стакана и немного покурил свою сигару и сказал:
— Вот это я и хотел бы уточнить. Все, что вы нам рассказали, может быть абсолютной правдой. А может и не быть. Так бы я сказал.
— Что вы имеете в виду? — спросил я, отлично понимая, что он имеет в виду.
Он хлопнул по колену и спокойно посмотрел на меня. Без враждебности, даже без подозрений. Просто спокойный человек, делающий свое дело.
— Я имею в виду вот что. Вы ведете какое-то расследование. Мы не знаем, какое. Филипс изображал из себя частного детектива. Он вел какое-то расследование. Он следил за вами. Как мы можем знать, что его работа и ваша работа не связаны каким-то образом? Вы же нам не говорите. А если они как-то связаны, то это уже наша работа. Верно?
— Это одна из точек зрения, — сказал я.
— Не забывайте, Марлоу, речь идет об убийстве.
— Я не забываю. Но и вы не забывайте, что я в этом городе уже давно, и я видел немало убийств. Одни были раскрыты, другие нет, третьи не были раскрыты, хотя и могли быть. А два-три из них были раскрыты неверно. Кому-то хорошо заплатили за ошибку, и похоже, что об этом было известно или имелись сильные подозрения на это. Но решили закрыть на эту историю глаза. Такое случается, хотя и нечасто. Возьмите хоть дело Кассиди. Вы, наверное, помните?
Бриз посмотрел на часы.
— Я устал, — сказал он. — Давайте забудем о деле Кассиди и вернемся к делу Филипса.
Я покачал головой.
— Нет, я хочу отметить одну важную деталь. Припомните дело Кассиди. Кассиди был очень богатый человек, мультимиллионер. У него был взрослый сын. Однажды ночью в их дом вызвали полицию, и там на полу лежал молодой Кассиди — лицо в крови и пуля в виске. Его секретарь лежал в соседней ванной, уткнувшись головой в другую дверь ванной, выходившую в холл, держал в левой руке догоревший окурок, просто догоревший до фильтра окурок, который опалил кожу между пальцами. У его правой руки лежал пистолет. Он был убит выстрелом в голову со среднего расстояния. Там было много выпито. С момента их смерти прошло четыре часа, из них три часа там был семейный врач. И что же вы сделали с делом Кассиди?
Бриз вздохнул:
— Убийство и самоубийство в ходе пьяного дебоша. Секретарь упился и застрелил молодого Кассиди. Я это вроде читал в газетах. Вы это хотели мне сказать?
— Вы могли прочесть это в газетах, — сказал я. — Но дело было не так. Больше того, вы знали, что дело было не так, и прокурор знал, и следователи прокуратуры были отозваны с этого расследования в течение какого-то часа. Расследования как такового не было. Но каждый репортер в городе и каждый полицейский во всех деталях знали, что стрелял юный наследник, что это Кассиди напился до горячки, что это секретарь пытался урезонить его, но не смог, а потом пытался увернуться, но не успел. Это у юного Кассиди была рана от выстрела в упор, а не у секретаря. Секретарь был левша и держал сигарету в левой руке, когда был убит. Даже если ты не левша, ты не станешь небрежно перекладывать сигарету в другую руку, чтобы застрелить человека. Так мог бы поступить бандит из вестерна, а не секретарь миллионера. И что делала семья и семейный врач в течение четырех часов до приезда полиции? При таком раскладе расследование было просто поверхностным. Почему их руки не обследовали на следы пороха? Потому что вам не нужна была правда. Кассиди — слишком большая фигура. Но ведь там тоже речь шла об убийстве… Или нет?
— Оба парня были мертвы, — сказал Бриз. — Какая, к черту, разница, кто кого убил?
— Вам не приходило в голову, — сказал я, — что у этого секретаря могла быть мать, или сестра, или невеста, или все трое? Что у них была своя гордость, и своя честь, и своя любовь к пареньку, которого изобразили пьяным параноиком, потому что у его хозяина были миллионы?