– Дайте биоэтику лист допроса.
Маркус с сомнением посмотрел на Гая, но ослушаться не посмел.
Три плотных удлиненных листка легли перед Гаем. Четкая распечатка, жирные выделения. Некоторые фразы заклеены скотчем.
«В чем заключались твои обязанности?»
«Санитарный контроль. Станции доступны для пылевых бурь, в сезон дождей болота вокруг зацветают. Да мало ли. Мы должны постоянно следить за меняющимся бактериальным составом, экологической обстановкой».
«Как часто ты бывал в Ацере?»
«Раз пять. Да, точно, пять раз. Я специалист по указанному поясу».
«Как ты получил разрешение на вторичное посещение одной и той же Станции?»
«Как обычно. Через блок Связи. Я знаю о существующих запретах, но мы обязаны выполнять приказ. Это был конкретный приказ. Не я напрашивался на дежурство, мне приказали. У нас все, как у военных».
«Ты уже бывал у Языка?»
«Разумеется».
«С какой целью?»
«Я же говорю. Мы постоянно ведем забор проб. Это наша главная обязанность. Ради этого мы и вылетаем на недельные дежурства. Воздух, состояние почв, ветры, грунтовые воды».
«А передача лекарств? Это входит в функции санитарных врачей?»
«Нет, конечно. Но иногда мы присутствуем при официальной передаче лекарств. Мне тоже приходилось принимать участие в таких акциях».
«Какие лекарства ты передавал?»
«Не помню. Разные. И не передавал, а всего только присутствовал при передаче. Южная Ацера – сложный регион. Эпидемиологическая обстановка там напряженная. Как правило, лекарств туда везут много».
«Но ты же врач. Ты видел маркировку на ящиках и коробках».
«Ну и что? Зачем мне в это вникать? Это вовсе не входит в мои обязанности. Там самый широкий набор. Самые разные лекарства. Самые разные. Но их подбор – дело специалистов».
«Ты знаком с кем-то из уродов?»
«Конечно. Только мы так не говорим. Мы называем жителей Территорий остальными. Так от нас требуют. Так принято. И так рекомендовано Комитетом биобезопасности».
«А ты входил в личные контакты с остальными? Общался с ними?»
«И это мне приходилось делать».
«С кем? Когда? Где?»
Ответ был заклеен скотчем.
Видимо, Гаю не полагалось знать конкретных имен, мест, времени.
«…времени хватает только на то, чтобы раздать лекарства».
«Почему лекарств так много? Ты ведь сам сказал про широкий набор. Спектр заболеваний там широк или не удается погасить очаги эпидемий?»
«Это вопрос к специалистам».
«Остальные, с которыми ты общался, они просили тебя им помочь?»
«Смотря чем».
«Ну, скажем, перевести через разделительную линию или подарить точную карту линий?»
«Мы не прислушиваемся к таким просьбам».
«Значит, они были?»
«Наверное».
«Остальные утверждают, что бегут с Территорий из-за болезней и голода. Ты можешь это подтвердить?»
«Это любой может подтвердить. Я имею в виду сотрудников Станций. Еще остальные жалуются на нарушение их прав».
«Прав? Каких именно?»
«Ну как? Права человека. Они общеизвестны».
«Вот именно» – человека! А речь идет об остальных!»
«Попробуйте сказать им такое. Психически они крайне не уравновешены».
«Значит, ты считаешь, что Права человека должны соблюдаться на всех Территориях?»
«Ничего это не значит. Я никогда не задумывался над этим. Но с другой стороны, почему бы и нет?»
«Это кажется тебе справедливым?»
«Мы братья. Мы все от одного корня».
«Значит, права остальных должны защищаться так же решительно, как защищаются права всех свободных граждан Есен-Гу?»
«Не вижу в этом противоречия».
«Разве такой подход не будет мешать развитию общества?»
«Конечно нет. Общество состоит из отдельных людей. Защищая их права, мы защищает общество в целом».
«Где вы видели, чтобы желания одного конкретного человека полностью совпадали с желаниями окружающих его людей? Всегда возникают противоречия».
«Пусть этим занимаются законники».
«У тебя что, две жизни?»
«Бросьте. Я просто так говорю. Вряд ли даже Нацбез так плотно контролирует будущее».
Как-то это не походило на допрос.
Некая искусственность вопросов мешала Гаю.
«…чтобы реализовать возникающие желания, надо их узаконить. Это известно. Надо сделать личные желания общими. Так в свое время узаконили туффинг. Став статьей Закона, личное желание сразу приобретает права, выполнение которых обеспечивает государственная машина. Твои личные желания сразу становятся общими, присущими многим. Наверное, слышал о лоббировании? Оно всегда являлось главным инструментом политики. Попавшие на высшие этажи власти не сильно-то желают покидать эти этажи, сам знаешь. Вот тут и начинается игра. Если ты действительно хочешь навязать обществу свои желания, прямо объявляй, что, придя к власти, непременно выполнишь желание каждого гражданина. Обман? Возможно. Но только такой подход окупается».
«Зачем вы мне это рассказываете?»
«Понимание приходит не сразу. Разве у остальных не так?»
«Не знаю. Не разговаривал с ними на эту тему. Меня это не интересовало».
«Но ты общался с остальными. Беседовал с ними. О чем ты беседовал с ними?»
«Не помню. О какой-нибудь чепухе. Самые обыкновенные разговоры».
«Кто это подтвердит?»
Три последующих абзаца были заклеены.
Не такие уж великие тайны, с некоторым раздражением подумал Гай.
Неопытность санитарного врача, валявшегося после допроса на синем, казавшемся чистым полу, неприятно его отталкивала. Вопросы и ответы как-то не стыковались с ужасным видом обеспамятевшего человека. К тому же, в камере нехорошо пахло. А заклеенный скотчем текст мог означать одно: Ким Курагин действительно назвал какие-то имена. А значит, попался.
5
В кабинет Дьердя они поднялись в лифте.
Здесь пахло острым соусом, в углу зеленела искусственная пальма.
Конечно, кабинет был невелик, но он полностью принадлежал Дьердю. В общем-то редкость, если отвлечься от мысли, что находишься в стенах Нацбеза.
– Чего вы добиваетесь от этого парня?
Дьердь молча указал на просмотровую приставку.
Выглядела приставка непритязательно, но имела отдельный выход в Сеть и автоматически фиксировала дату, время, имя пользователя, все прочие необходимые детали. Дьердь открыл пароль и отошел к столу. Этим он давал понять, что все здесь к услугам биоэтика.
Файлы, впрочем, оказались всего лишь служебными отчетами Кима Курагина.
Собственно говоря, Гай не видел нарушений, которые Давали бы право следователям применить к санитарному врачу столь жесткие методы. Ну да, поддался человек слабости, волне объяснимой, кстати. Пожалел уродов или сделал что-то такое, что было принято свидетелями за его слабость. Ну, вел разговоры с остальными. Ну, дважды попал на одну Станцию. Это же не его недосмотр. Работа на Станциях требует нервов и воли. Языки спускаются от Зародышевых тоннелей в долины. Чтобы следить за их течением, приходится задействовать многих специалистов и отправлять инспекционные группы в самую глушь. Питательная биомасса Языка живет, дышит, она постоянно требует подпитки и освежения. От Языков отсекают огромные куски и развозят по ближним и дальним точкам. Одним Язык кажется безвкусным, другим напоминает вкус банана или тушеного коричневого риса. А на самом деле Язык – всего лишь производное особой дрожжевой массы, гениальное достижение генной инженерии. Можно варить, поджаривать, можно поедать сырым. Витамины, минеральные вещества, разнообразные добавки. Без Языков остальные не могли выжить.
Ах, Мутти, далеки мечты от действительности!
– Мои ребята умеют разговорить любого, – как бы в пространство сказал Дьердь, раскрывая серую папку без каких либо обозначений на синей крышке. – Они профессионалы в своем деле. И хорошие психологи. Не следует думать, – стрельнул он холодными зелеными глазами в сторону Гая, – что Нацбез держится на кулаках. Легкий намек, почти незаметный. Чаще всего этого достаточно.
Он откинулся на спинку стула и в зеленоватых глазах вновь проскользнула тень затаенной опасности.