— Он нетерпелив, но очень мил, этот барон, не правда ли, доктор? И настоящий аристократ! Разве он позволит себе унизить женщину, разглядывая на свет ее документы, как эти выскочки тридцать третьего года! Такой молодой — и уже адъютант командующего. Как хорошо! Я не перевариваю мелкую сошку!
— О да, барон — крупная фигура. Его побаивается даже полковник фон Крейц…
— Вот и не верьте в приметы, — удовлетворенно засмеялась Галина. — У меня с утра было предчувствие удачи. Такое знакомство, да еще у вас, доктор. Это чудесно! Мы обязательно станем с вами друзьями.
Рябинин зашел вперед и, глядя на женщину, спросил медленно, настороженно:
— Мадам, что же все-таки вам сделать?
— Три коронки, доктор, — тихо, совсем другим тоном сказала Галина, — два резца и один клык с правой стороны.
— Я постараюсь не очень портить вам зубы.
— Вы угадали мое желание… — Галина порывисто вскочила с кресла и протянула руку доктору. — Ох, наконец-то я дома! Здравствуйте, Сергей Иванович! Я привезла вам приказ объединенного штаба…
Две радистки
Желтый пучок света переползал по стропилам и, расплываясь и бледнея, выхватил из тьмы дальний угол чердака, затянутый паутиной. Майор всмотрелся в освещенное пространство и повел фонариком вправо. И в тот же миг сухо и негромко, как хлопок в ладоши, щелкнул выстрел.
Левую руку майора ожгло, она обмякла, бессильно упала, уронив фонарик, и в аспидно-черной темноте майор услышал прыжок человека и треск разрываемого камыша. «А, чёрт!» — вырвалось у майора, и в следующее мгновение его пистолет послал на звук первую пулю. Тенькнуло разбитое стекло, майор чуть приподнял пистолет, и три выстрела один за другим прогремели на чердаке, заглушив стон и проклятье человека, спрыгнувшего на землю.
В затхлую духоту ворвалась струя прохладного воздуха. А на улице кто-то истошно завопил: «Стой! Стой, сволочь!» И опять сухой щелчок выстрела, чей-то стонущий вскрик и длинная очередь из автомата…
Майор отказался лечь в санбат. Пуля прошила навылет мякоть предплечья, не задев кости. Ему сделали перевязку, отрезав намокший кровью рукав гимнастерки, подвесили раненую руку на грудь. Он вернулся к себе, переоделся с помощью Сотникова в новую гимнастерку.
А через час вызванный к Ефременко командир хозвзвода комендантской роты заполнил бланк похоронной на красноармейца Шрамова Якова Емельяновича, 1898 года рождения.
Ездовой Шрамов и сержант Осетров ожидали на улице, чем кончится обыск. Выстрелы заставили обоих броситься с разных сторон за хату, и тут Шрамов первый увидел соскочившего с чердака человека. Ездовой закричал, кинулся за ним и упал с предсмертным стоном. Автоматная очередь Осетрова свалила убийцу в нескольких шагах от хаты.
Трое офицеров по-разному думали о рядовом Шрамове. Командир взвода, вчера отругавший ездового за перерасход фуража, вспомнил, как любовно, по-хозяйски заботился Шрамов о лошадях взвода. Найдется ли из пополнения такой ездовой?
Отец Сотникова погиб в боях с деникинцами, и капитан понимал, какую беспросветную тучу горя обрушит похоронная на семью Шрамова. А он, наверное, писал жене и детям, что служба на фронте у него совсем, как в колхозной конюшне. И не искал он ни подвигов, ни наград, делал свое маленькое, незаметное дело…
Майор Ефременко записал адрес. Он представит Шрамова к медали «За отвагу» и сообщит об этом его жене в заволжскую деревушку Андреевку. Никакая награда не восполнит семье вечной утраты, но пусть хоть знают, гордятся дети, что отец их, малограмотный конюх, был отважным, зорким человеком и смертью своей уберег от гибели тысячи людей…
Однако, долго думать было некогда, дела призывали к себе живых. И командир взвода ушел, а майор закурил, отбросил волосы со лба и, усмехаясь, сказал Сотникову:
— Ну, товарищ Шерлок Холмс, выкладывайте ваши умозаключения!
Гимназистом шестого класса Ефременко взахлеб читал копеечные выпуски Конан-Дойля, но, став взрослым, начисто забыл об удачливом сыщике. Он не помышлял об оперативной работе и лишь по воле партии пришел в контрразведку. Но он внес в эту суровую ответственную службу придирчивую строгость инженерной мысли и многолетний опыт партийного организатора.
Его насмешило бы сравнение деятельности контрразведчика с приключениями Шерлока Холмса. Но однажды он увидел в чемоданчике Сотникова любовно переплетенный томик Конан-Дойля. Сотников, тогда еще старший лейтенант, восторгался тонкостью анализа знаменитого сыщика. И, почувствовав, что молодой офицер подводит некую теоретическую базу под свое увлечение, Ефременко сказал: