Выбрать главу

Девушка не могла сопротивляться. Роняя слезы вины, она все же не в состоянии была разорвать эту связь, начала гладить его густые волосы, наклонилась еще ближе. Его тело пришло в движение, заскользило вверх, он встал, высвободил руку из перевязи и обхватил ее лицо своими большими ладонями.

Джек не сделал паузы, не стал ждать разрешающего взгляда, Просто наклонился и очень нежно коснулся ее губ своими. В этом не было никакого колебания. Он не торопился, но и не останавливался, чтобы убедиться, что можно продолжать. Брайант просто обнял ее еще крепче, и Айрис почувствовала, как в ней воспламеняется страсть. Начиная с этого момента она была уже не в силах остановиться, даже если бы захотела.

Они целовались и целовались, пока Айрис не утратила всякое ощущение времени и места. Она чувствовала мужские руки. Они гладили, сжимали Айрис, но центром ее существа стали теперь его губы, язык, дыхание. Она сходила с ума. Прикосновения Джека вызывали головокружение, делали ее почти невменяемой от желания.

Если бы Брайант в конце концов не разорвал объятия, она вряд ли смогла бы это сделать. Внезапно его губы отдалились, и она остро ощутила эту потерю. Айрис дышала отрывисто и поверхностно. Ее губы распухли, но она не слышала ни пения птиц, ни человеческих голосов, ни случайных сигналов автомобилей. Ни один из этих обычных, привычных звуков не отражался в ее сознании, до нее доходил только его голос.

— Не могу сказать, что сожалею, — хрипло произнес Джек и прижался к ней лбом. — Но еще немного, и я уже за себя не отвечал бы.

Когда она наконец ответила, ее голос прозвучал так же хрипло:

— Ненавижу себя.

— Не надо. Это я виноват во всем.

— Нет. Я считала себя сильной, а на самом деле так же слаба, как любая другая женщина, на которую ты положил взгляд. — Она издала сдержанное рыдание, полное бесконечной горечи.

Брайант притянул девушку к себе, прижал к широкой груди, словно чтобы утишить ее гнев и горе. Она предпочла бы, чтобы Джек на нее рассердился, но он был мил и ласков. Именно эта нежность обезоруживала ее. Айрис не сомневалась в том, что с легкостью отвергла бы его, прояви он хоть толику грубости, нетерпеливость в страсти. Но только не это. Не мягкую, уязвимую его сторону.

Он целовал ей волосы, прикасался губами к ушам, а потом зарылся лицом в шею и пробормотал:

— Я, наверное, влюбился в тебя еще до того, как мы встретились.

— Что? Как?

— Нед показал мне твою фотографию. — Тихонько засмеявшись, Джек опять обхватил ее лицо ладонями и нежно, быстро поцеловал. — На ней ты еще ребенок. Лет, наверное, четырнадцать. Нечеткое семейное фото, на котором ты обнимаешь отца за шею.

— Я помню этот снимок. — Она улыбнулась.

— В твоем взгляде на этой фотографии было что-то такое, что привлекло мое внимание и не отпускало. Я в первый раз увидел тебя на танцах и утонул в твоих темных глазах, а понял, что люблю тебя, когда ты рассказала мне свою тайну. А Неду уже известна правда?

Она печально покачала головой.

— Мне кажется, это необязательно.

— Почему же ты тогда мне рассказала?

— Потому что ты словно смотришь в мою душу, Джек. — Она отвернулась, но он вновь привлек ее к себе.

— Нужно это прекратить, — покачала головой Айрис.

— Так ли?

— Пока не стало слишком поздно.

Он издал хриплый невеселый смешок.

— Слишком поздно для чего? Чтобы влюбиться? В таком случае, Айрис, я уже упустил свой шанс.

— Джек!.. — Ее сердце переполняли боль, чувство вины, вместе с тем любовь и желание. — Нельзя так поступать с Недом. Мы его самые близкие друзья.

— Можно уехать в Бомбей или в Австралию. Я слышал, там можно неплохо устроиться. Горная промышленность процветает. Или я мог бы отвезти тебя в Британию. В Пензанс. Мы…

— Хватит, — заявила Айрис, прикрыла его рот ладонью, и на глаза ей навернулись слезы. — Прошу тебя. У нас с тобой нет будущего, Джек. То, что мы сделали сегодня, непростительно, но еще не поздно все исправить. — Она подняла левую руку. — Я, как ты понимаешь, специально не надела это кольцо. Я сказала ему, что, пока его не подогнали по размеру, помолвка не считается действительной. Так что сейчас, Джек, наша совесть — по крайней мере, твоя — может снова стать чистой.