Дилижанса нет, не видно и моих попутчиков.
— Где дилижанс до Прескотта? — спрашиваю я жилистого мужчину за кассой.
— Уж десять минут как ушел, мисс.
— Ушел?! Но я должна быть там!
— Мне очень жаль, но вы, как я вижу, все еще тут! — улыбается он, радуясь своей шутке.
— Когда следующий?
— Завтра в полдень.
— Завтра?!
Строительство дороги должны завершить к концу года, а нынче тридцатое число! Если я не попаду на торжественную церемонию, то не смогу записать речи или сделать заметки для репортажа, а без великолепного материала не видать мне работы у мистера Мэриона.
Мужчина фыркнул:
— Вы всегда повторяете то, что слышите, или я говорю тише, чем мне кажется?
— Чувством юмора вас бог явно обделил, — резко говорю я и сразу жалею об этом. Его лицо погрустнело, и, похоже, он больше не стремится помочь мне.
Я выдавливаю из себя улыбку. Это ничуть не улучшает мне настроения, но возвращает ухмылку джентльмена.
— Все будет в порядке, куколка, — он ободряюще похлопал меня по руке. — Выше голову. Так-то лучше.
Да-да, стоит лишь улыбнуться, и все становится не так уж плохо. Возможно, мама имела в виду, что женщины с улыбкой на лице больше нравятся мужчинам.
Я ухожу, ворча про себя, и, в конце концов, усаживаюсь на крыльце магазина Эттера, моя мятая юбка развевается вокруг лодыжек на ветру. Вчера в пансионе Марикопа я потратила почти все деньги. Мне не хватает на дилижанс и, скорее всего, не хватит на ночлег. Я могу просидеть так всю ночь.
Я могла бы написать матери в Прескотт, но у нее и без меня хватает забот. И потом, она тогда приедет за мной, как за потерявшейся собачкой, и отвезет меня, виновато поджавшую хвост, домой. Она заявит, что велела мне сидеть дома, а я, уехав, поступила опрометчиво и глупо. Но какой толк мне был оставаться в Юме? Никакого, если мои худшие опасения относительно дяди Джеральда оправдываются.
Я сдуваю со лба влажную от пота прядь волос. Что бы на моем месте делала Нелли Блай?
Она уж точно не стала бы рассиживаться тут, надув губы. Если бы у нее не нашлось денег на дорогу, она бы придумала, как исправить положение. Я грустно тереблю свои жемчужные сережки. В это время кто-то проходит мимо. Я поднимаю глаза, опускаю руку и вижу заместителя шерифа Монтгомери, который шагает обратно к позорному столбу. Что-то в его стремительной походке настораживает. Я вскакиваю и, забыв свои заботы о ночлеге и плате за дилижанс, торопливо иду за ним.
Глава седьмая
Риз
Меня повесят. Мне только что исполнилось восемнадцать, но меня вздернут, и я буду болтаться в петле. И всё из-за этой большеглазой девчонки с поезда!
Теперь все знают, что мы — банда «Всадники розы». Нас с Боссом разыскивают в первую очередь; наши приметы совпадают с описанием, которое рассылают по телеграфу, и портретами, что красуются в газетах и на столбах. Диас и Хоббс тоже подходят под описания членов шайки Роуза. Список преступлений у нас четверых будет подлиннее Южно-Тихоокеанской дороги, и награда за наши головы обещана солидная. Пощады ждать не приходится.
Думаю, все, что мне остается, — молиться, чтобы моя шея сломалась во время падения и все прошло быстро и чисто. Не хочу быть одним из тех бедолаг, которые дергаются, сучат ногами и медленно задыхаются, отчаянно пытаясь освободиться от петли.
— Прекрати, Мерфи, — хрипло говорит Диас.
Я прекращаю барабанить по дереву, но через минуту пальцы сами начинают отбивать дробь. После того, как у нас отобрали кобуры и стволы, нас привели к этому богом забытому мескиту, которое местные зовут деревом наказаний. Сначала я обрадовался, что в Викенберге нет нормальной тюрьмы. У меня в сапоге спрятан нож, который не нашли при аресте. Но потом нас четверых привязали к железным кольцам, намертво привинченным к стволу, и мои надежды рухнули. До сапога мне не достать, как пить дать. Цепи такие короткие, что связанные руки приходится держать на уровне подбородка.
— Они придут за нами, — говорит Диас, — Кроуфорд и остальные…
Босс не произносит ни слова. У него, должно быть, есть план, раз он решил добровольно сдаться. Всем едва ли удалось бы выйти из салуна живыми, но лучше рискнуть, по крайней мере, так обычно проповедует Босс. Но сейчас он прислонился головой к мескиту, безмятежный, словно маргаритка, и смотрит на темнеющее небо сквозь кружево листвы. Вид у него такой, будто он, насвистывая любимую мелодию, крутит в руках фишку для покера или подбрасывает монету, которую забрал у меня.